Они разговаривали по-французски две недели, прежде чем она узнала, что он из Нью-Йорка. Да и то случайно. Как-то ночью у него на квартире, когда, ошалелый от долгих объятий, он потянулся к выключателю и дотронулся до оголенного провода. Вырвавшееся у него ругательство неоспоримо засвидетельствовало, какой язык был для него родным.
Маргарет уставилась на него — он, морщась, посасывал обожженный палец — и принялась хохотать.
— Сукин ты сын!
Он заявил, что, если бы не этот его единственный промах, она в жизни ни о чем не догадалась бы.
— Как-никак, мой отец родился в Лионе. И я вполне мог быть французом. И ресторан у него есть.
— Это вовсе не значит, что ты француз, — сказала Маргарет. — Это значит, что ты лгун.
Маргарет вспомнила его голую грудь, почти совсем безволосую, его сосредоточенно нахмуренные брови, худые руки и плечи, где мышцы под бледной кожей были точно узлы на тонкой веревке. Она помнила каждый дюйм его тела.
— Мешок костей, — говорила она презрительно.
— Но тебе же нравится.
— Ты слишком самодоволен. Я просто тебе льщу.
— Ну, так польсти еще. Я, кажется, вхожу во вкус.
А потом он внезапно собрался уезжать. Был зимний день, блестевшие от слякоти улицы затягивал туман. Маргарет поднялась по сырым, воняющим мочой ступенькам и толкнула дверь в его квартиру. Он ждал ее, сидя на столе перед единственным окном. Позади него в смутном сером небе торчали витые печные трубы.
— Я еду домой, — сказал он. — Уже купил билет.
Внутри у нее все оборвалось.
— Почему?
— Денег больше нет. Я и так продержался дольше, чем рассчитывал.
— Ты едешь в Нью-Йорк?
— Куда же еще? Буду работать у отца. Убирать со столов. Или готовить соусы, если сумею его уговорить.
Маргарет состроила гримасу:
— Я могла бы одолжить тебе денег, чтобы ты остался.
— Спасибо, не нужно. — Он поцеловал ее в шею. — Да и вообще во время депрессии рестораны не слишком процветают, и, может быть, отцу пригодится моя помощь.
— А почему бы нам не пожениться?
— Нет, — сказал Жорж. — Я не из тех, кто женится.
— Так я поеду с тобой. Мне нравится Нью-Йорк.
— Нет.
Когда пароход отчалил, он увидел ее на палубе.
— Какого черта ты тут делаешь?
Просияв своей широкой детской улыбкой, она протянула телеграмму от Анны:
— У моей сестры родился мальчик. Я еду его посмотреть. Какое совпадение, правда?
Он вертел телеграмму в пальцах так, словно ждал, что она вот-вот взорвется.
— Настоящая? Или ты сама ее отправила?
— Ты мог бы сказать, что рад меня видеть.
— А знаешь, — сказал он, — я-таки рад. Боюсь, что рад.
Следующие восемь месяцев она жила с ним в Нью-Йорке. Она подыскала небольшую квартирку на Двенадцатой улице, совсем рядом с рестораном. Его родители жили в другом конце города, и он постоянно ночевал у нее.
— Так ведь разумнее, — сказала Маргарет. — Ты же столько работаешь.
Не успев сойти с парохода, она тайком позвонила отцу:
— Папа, мне нужно, чтобы один ресторан тут был всегда полон. Ты, наверное, знаешь в Нью-Йорке подходящих людей. Это совершенно необходимо.
— Посмотрим, — ответил он.
И сразу же дела ресторана пошли прекрасно. Маргарет написала отцу единственное письмо: «Спасибо, папа. У нас теперь питаются самые избранные подонки города».
Она снова спросила:
— Жорж, почему бы нам не пожениться?
— Нет, — сказал он.
— Ну, так я уеду домой.
— Почему?
— Потому что мне это не нравится.
— Ты глупишь.
— Нет, — сказала она. — У тебя есть свой ключ. За квартиру до будущего месяца уплачено.
Когда он в этот вечер пришел после работы, ее уже не было. В квартире было темно, а на середине обеденного стола лежал листок с телефонным номером ее отца.
— Ну, — сказала Маргарет кучам мусора и грязным задним дворам Нового Орлеана. — Ну, ну, ну. А что, если это не подействует?
Она уже тосковала по нему. Она ехала чуть больше суток и уже изнывала от одиночества.
Почему?
Жорж Лежье не был красив, не был он и богат. Он не был весельчаком и не был слишком серьезен. Он мало говорил. Он работал, пока не желтел от усталости. Он любил ходить на бейсбол.
Все это не давало никакого объяснения. Когда она думала о нем вот так, он выглядел скучным. Но когда она была с ним, она ощущала взволнованную радость бытия.
Наверное, это просто физическое тяготение. Стоило ему прикоснуться к ней — пусть всего лишь поддержать ее за локоть, когда они переходили улицу, — и его пальцы оставляли невидимые отпечатки, огненные отпечатки. Все ее тело тянулось к нему, искало его. Кровь мчалась по жилам, замирала и опять мчалась. А ведь он вовсе не был таким уж замечательным любовником. Хотя сам он считал себя замечательным… Маргарет улыбнулась. Он не был ни самым пылким, ни самым умелым, ни самым неутомимым. Но в нем было что-то, какая-то упоенность…