Плохо освещённым коридором - окна здесь не мыли со дня постройки храма правосудия, - прошли они, вроде бы перед местной Фемидой как младенцы безгрешные, но справедливости страждущие и от того уже в тенёта её уловленные, до крутой и узкой лестницы. А по ней, скрипучей, доковыляли до дверей выводящей по представлению любого юриста, прямиком к алтарю неоспоримой истины - большой трибуне, за которой... никого не было. В зале находилось трое сурового вида господ в мрачном, траурном облачении при шпагах на голо, клинками возлежащих на их плечах. Охрана судейская! Что ж, - Глар облегчённо выдохнул, - это совсем неплохо. Не то чтобы он очень опасался эксцессов со стороны прилипчивых господ не сумевших ухватить их по пути, и опустившихся до подания в суд какой-то мерзкой кляузы, но при свидетелях выкликать на дуэль, как-то честнее. Интересно, а в Ольхайде, такое явление, как благородный поединок существует? Надо бы справиться у этого Грибба.
- Слава господу-законодавцу, - с хрипами выдавил из своей впалой груди Грибб, - успели вовремя. Истоцов ещё нету - это очень хорошо. И даже господин секретарь суда, ещё не подошедши. Фу-ух... неписаные правила не нарушил. Добрый день будет, прибыльный... И для вас... кхе... тоже пройдёт не без пользы.
Высказавшись так-то замысловато и отдав дань своему юридическому мистицизму, дряхлый поверенный, с явно слышимым скрежетом, расположил свой распадающийся скелет на жутко неудобной скамье, за одним из двух столов, как убогие сироты стоявших в ничтожестве своём перед громадой судейской кафедры.
Предосудительная во все отношениях парочка - неудачливый военачальник и наёмный убийца, - которые от чего-то обозлились на цвет иллорийского дворянства, слегка припозднились и вошли в зал суда без сопровождения адвоката. Сами собираются отстаивать свои интересы? Ну, флаг вам в руки, наивные! Грибб позволил себе некое подобие усмешки. И чего в ней было больше жалости или презрения к оппонентам разобрать решительно не представлялось возможным.
Далее к месту своему просеменил мелкий судейский крючок в мантии цвета расплавленного золота, куцем паричке, легкомысленной шапочке с кисточкой до плеча и раздутой от обилия бумаг папкой подмышкой.
- Очень важный человек, - прошамкал Грибб на ухо Рулло. - Секретарь суда! Взятку ему, чтоб судейство было честным, я уже сунул. Впишите её, юноша, в свои расходы. О-о, а вот теперь советую вам забыть про немощь и встать, ибо входит ОН.
В зал вступил Глашатай Воли Божьей - сам Верховный Судья Ольхайда, его честь Брудо Клякс - человек, перед коим не стыдились трепетать сердцами даже владетельные герцоги.
Брудо Клякс не шёл и не плыл... Что, право, за пошлые сравнения. Он парил. Он величаво нёс свою монументальную фигуру по волнам эфира. Человек-глыба. Человек-скала. Вообще не человек - Столп вселенной, и никак иначе. За высокой кафедрой для него было установлено кресло, роскошью своей не уступающее трону иной самостийно державы.
Брудо Клякс сел. Брудо Клякс расправлял складки огненно-красной мантии, делая это неспешно и очень долго. Затем наступил черёд смахивания несуществующих соринок с широкого горностаевого оплечья. После Глашатай соизволил окинуть ясным, но вряд ли что-то видящим взором, алчущих его Слова и медленно кивнул в сторону притихшего, как мышь, секретаря. Тот тут же подскочил, словно пружиной в зад уязвлённый и неожиданно басовито и гулко возвести:
- Суд да свершится! Пусть теперь всё сказанное ниже, будет сказано не во вред. Представьтесь, господа тяжущиеся...
Первым встал, подталкиваемый в бок отчего-то засмущавшимся капитаном, иллорийский душегуб, официальный представитель почившего в бозе его сиятельства герцога Эргондта Анккольского и доверенное лицо её всё ещё здравствующего величества королевы Вердалии, благородный рыцарь Шотс.
Затем судейскому исполину надтреснуто, но вполне внятно представился поверенный в делах Грибб и началось...
Шотс, получивший дозволение первым излагать свои несчётные беды и рта раскрыть не успел, как престарелый обладатель мохнатых ушей прошипел в сторону своих клиентов почти грозно:
- Чтобы ни услышали - молчать! Исполнять всё, что велю беспрекословно, - за тем устремил водянистые свои глазки на изваяние Клякса и застыл, будто и не существовало больше ничего в этом мире.