То, что ноги служивых предательски подогнулись, и обеспамятевшие тела снопами повалились на загаженную верховыми животными мостовую, можно было списать на подлость толстого провинциала. Да где ж это, в каких диких краях видано, чтоб благородных господ кулаками по темечку без всякого предварительного предупреждения. По всему выходило, что быть Согрону сметену с седла, как куча прошлогодних листьев и втоптану в уличную грязь, кабы не ещё более низкое поведение плечистого носорога, набравшегося от невежды-хозяина дурных, можно сказать, - скотских манер. Гривастая животина, весом в половину мамонта, с тупым мощным рогом, растущим изогнутой кривулиной ото лба до верхней подвижной губы, пригнула массивную голову, подцепила героя-гвардейца, заступавшего ей путь, под большую, выпуклую пряжку кожаного ремня и беззаботно резвясь, легко перекинула хлипкую преграду через себя и всадника. Громко верещал бедолага, совершая немыслимые кульбиты на уровне второго этажа и эпатируя собравшуюся на балконах разномастную публику. К чести его молвить: вояка аркебузу из рук в полёте не выпустил. Забыл, наверное... Но всё равно - мужчина он великого мужества. Вот ещё бы ботфорты на ногах удержал и не смущал дамских взоров антрацитом собственных пяток. Однако этим цирковым номером действие на малой площади не завершилось. И дело тут не только в помятых шляпах двух патрульных, принадлежавших к враждующим политическим станам, но и всё в том же, незадачливом летуне, который - нет, лучше бы он ружьишко из лап выронил - в душевном волнении, с очами округло замороженными, взял, да и надавил на курок. И аркебуза не подвела... Плевок огненно свинцовый, никем не ожидаемый вышел, как полагается с треском и копотью и угодил точнёхонько в безразмерную шляпку одной из дам, собравшихся на балконе, удовлетворяя безвинное женское любопытство. Из-за женских оголённых плеч, украдкой, дабы никто не посмел и заподозрить их в несдержанном, и потому не приличествующему военным поведению, выглядывали несколько офицеров, почтивших своим посещением весёлый дом. Дамы-то были представительницами профессии вольной, всё равно, что твои художники. Никто, может, в драку и не ввязался бы - кому оно надо-то, выручать из неприятностей мелкопоместного дворянчика? - но на пальбу офицеры отреагировали и сделали это вполне предсказуемо, вывалившись на площадь распалённой гурьбой, кто как - кто в подштанниках, а кто и без оных, но все при палашах, а некоторые и при пистолетах.
Никто точно не знает, как начинаются гражданские войны, но в этот исторический момент, кажется, случилось именно это. В соседнем квартале квартировал гвардейский гренадёрский эскадрон. Полк не полк, но боевая единица, достаточная, до недавних пор, чтобы остужать некоторые излишне горячие дворянские головы, считавшие, что здравствующий и правящий монарх несколько засиделся на своём высоком насесте. Офицеры-гренадёры формально подчинённые королю, принадлежали к родам наизнатнейшим. К младшим их ветвям. Аристократические забулдыги от политики были далеки и потому, как ни странно, являлись самой надёжной опорой трона. В интригах никто из них замечен не был, да и не по уму большинству из нобилитских чад было этакое-то заковыристо-кружевное занятие, но подраться-то они все были не дураки. А тут такой повод - огнестрельное посягательство на дамскую честь, в смысле - прободение свинцовой гулей наголовной цветочной клумбы. Что, собственно, если вникнуть, почти одно и тоже. От того и завертелось никем не планируемое сражение на узенькой и маленькой площади, которую так-то именовать - бессовестно льстить. Только нельзя об этом говорить достойным обывателям в круг неё проживающим.
Усачу эта забавная утеха молодых была не по нраву, да что там - крепко против шерсти. От того он быстро смирил разохотившегося носорога и двинулся дорогой своей не особо обращая внимание на разгорячённых дворян, косяком прущих под псевдокопыта его "скакуна". Позади Согрона закрутившийся водоворот втягивал в кровавую свою карусель всё больше сорвиголов не особо понимавших из-за чего весь сыр-бор, но с готовностью и задором юности отозвавшихся на клич: "Наших бьют!" "Пробка" запечатала узенькую площадь надёжно - не выдерешь. И господин Согрон изволил успокоиться. Как выяснилось - несколько преждевременно... Некий неприметный сударь, облачённый в цивильное и без малейшего указания на Дом, которому служит, извлёк из под плаща большой пистолет с уже заведённым колесцовым механизмом и такого калибра, что был способен внушить уважение клыкастому пещерному медведю, и бестрепетно прицелился в спину отъезжающему. Расстояние до цели было не велико, и даже при невысокой точности оружия стрелок вряд ли бы промахнулся, уж больно он был хладнокровен, но возникшая толчея, служившая ему надёжным прикрытием, оказалась палкой о двух концах. Кто-то, осердясь на попытку недоброжелателя проколоть шпагой его тощее чрево, наплевал на правила вежества и отвесил покусителю тяжеленную плюху. Дворянин, по мордасам отхвативший, конечно возмутился, но уже после того, как снопом повалился на дядьку с пистолетом. Здоровенный провонявший порохом агрегат оглушающе рявкнул, выплёвывая из нутра своего смертельный гостинец. Стрелок не мене громко выразил своё отношение к бесконтрольной человеческой стихии. За что и поплатился - шпага дворянская всё-таки отыскала чьё-то пузо. И ей, шпильке кованой, было совершенно неважно, чьи кишки она выпустила на свет божий.