Счастливый, умиленный Генрих вышел из больницы, сел за руль «Мерседеса» и позволил себе выкурить сигару, что он делал только в случае крайнего волнения. Еще полтора часа назад, когда ему сообщили о произошедшей аварии, он проклинал себя за то, что оставил Барбару одну в этот день. «Как я мог, после того, что произошло несколько дней назад, поехать на службу и разрешить ей сесть за руль машины?! Я убил ее! Я убил ее! Что я натворил?! Как я теперь смогу жить?!» Шепча эти слова, он гнал машину к клинике и сам чуть не попал в аварию, в самый последний момент повернув руль направо и не врезавшись в стоящий на его пути «Фиат». Но благостная улыбка встречавшего его в дверях клиники доктора Обердорфа вывела его из состояния тревоги. Он сразу понял, что обошлось. Когда ему рассказали подробности аварии, ему стало плохо с сердцем, он понял, что только счастливая случайность спасла жизнь Барбаре. Минут двадцать доктор откачивал его в своем кабинете.
— У меня есть большие основания беспокоиться за ваше здоровье, герр Шварценберг, нежели за здоровье нашей доброй Барбары, — улыбался он.
Выкурив сигарку, Генрих отправился в церковь и долго молился в полупустом храме Господу Богу, снова спасшему жизнь его любимой жене. А затем он направился домой, потребовал себе легкий ланч со шнапсом и окончательно расслабился. Он периодически звонил в больницу, но доктор отвечал, что фрау Барбара ещё не пришла в сознание…
… Пришла она в сознание лишь на следующее утро, о чем своевременно сообщили Генриху. Он собирался немедленно ехать к жене, но доктор Обердорф предостерег его от этого шага.
— Нельзя, дорогой герр Шварценберг, — говорил доктор. — Именно сейчас фрау Барбара нуждается в полном, повторяю, абсолютно полном покое. У неё в ближайшие дни не должно быть никаких эмоций, ни отрицательных, ни положительных. Они для неё пагубны. Не беспокойтесь, мы сделаем все, что сочтем необходимым и в самое ближайшее время поставим фрау Барбару на ноги. Я надеюсь, вы не сомневаетесь в нашем профессионализме, герр Шварценберг? — нахмурив брови, строго спросил доктор.
— О, что вы, ни в коем случае, — взмахнул рукой Генрих. — Я буду делать так, как вы мне скажете. Я вам верю больше, чем себе.
Генрих положил трубку и поехал в офис.
… Так и прошло двое суток. А через два дня вечером Генриха ждал сюрприз.
— К вам гостья, герр Шварценберг, — доложил вышколенный охранник по местному телефону.
— Кто такая? Почему в такой поздний час? Насколько я понимаю, сейчас уже семь минут десятого. Я собирался уже идти спать. У меня завтра тяжелый день.
— Это немолодая дама, и она говорит, что у неё к вам очень срочное дело, не требующее отлагательства, — настаивал охранник.
— И не может терпеть до завтрашнего дня? — пытался избавиться от незваной гостьи недовольный Генрих.
— Утверждает, что не может. В принципе, она хотела бы повидаться с фрау Барбарой, — уточнил охранник. — Но я сказал, что её нет.
— Ах вот как? Ну в таком случае пригласите её в дом, — распорядился Генрих.
… Через несколько минут в гостиную Генриха в сопровождении охранника вошла дама лет пятидесяти пяти, сухощавая, невысокого роста, одетая в неброское, но, видимо, дорогое платье. В руках у неё была сумочка из крокодиловой кожи.
— Я вас слушаю, фрау, — сказал Генрих, поднимаясь навстречу гостье и вглядываясь в её лицо. Черты показались знакомыми. Где-то он эти черты видел…
— Мне бы хотелось поговорить с фрау Барбарой фон Шварценберг, — тихо произнесла дама.
— Дело в том, что фрау фон Шварценберг больна и в данное время находится в клинике. А по какому вопросу вы к ней? — спросил Генрих и тут же понял, по какому она вопросу, и кто она такая. Он сделал легкое движение к ней и тут же остановился, как вкопанный.
— Оставьте нас наедине, — приказал он охраннику.
Охранник послушно вышел. А Генрих продолжал изучать лицо гостьи.
— Что с ней? — спросила дама.
— Я понял, кто вы, — не отвечая на вопрос, произнес Генрих. — Она похожа на вас.
— Так что же с ней? — вскрикнула дама.
— Она попала в автокатастрофу, фрау… Как мне прикажете вас называть?
— Называйте меня фрау Вера, — ответила дама. Она говорила по-немецки с заметным акцентом, но довольно прилично.
— Так чего бы вы хотели от своей дочери, фрау Вера? — чувствуя прилив какого-то бешенства, спрашивал Генрих.
— А разве я не имею права повидать родную дочь? — недоумевала дама.
— Я не имею никаких доказательств того, что вы приходитесь ей матерью, — заметил Генрих. — А мы, германцы, привыкли доверять только фактам, а не пустым словам.
— А разве я что-нибудь пытаюсь вам доказать, господин Шварценберг? — саркастически усмехнулась Вера Георгиевна. — Я сказала, что хочу повидать фрау Барбару, а вы сами сделали предположение, что она моя дочь.
— Я сделал лишь предположение, а вы это подтвердили. И теперь мне нужны доказательства ваших слов.
— Пусть она поглядит на меня и сама скажет, кто я такая, — спокойно произнесла Вера Георгиевна.
— Пока к ней не пускают даже меня, законного мужа. А уж вас-то тем более к ней не пустят. Так что, если у вас есть какие-либо вопросы, задавайте их мне.
— Первый вопрос — как она себя чувствует? И что с ней, все-таки, произошло?
Теперь Генрих вдруг успокоился и пришел в себя. Он распорядился подать им чаю.
— Вы, очевидно, с дороги, фрау, — галантно произнес Генрих. — Перекусите чаем с печеньем. К сожалению, я уже поужинал и собирался лечь спать. Я ложусь очень рано, таковы мои привычки.
— Спасибо и на этом, — едва заметно усмехнулась дама, вспомнив плацкартный вагон, следующий в Самару и чай с галетами. Угощение Шварценберга было немногим лучше. Но она не хотела есть, ей было, на что поужинать. Ее занимали совершенно другие проблемы.
— Барбара несколько превысила скорость на трассе и попала в аварию, — сухо сообщил Генрих. — Но теперь ей лучше, серьезных повреждений нет.
— Как она вообще? — спросила дама, путаясь в немецких словах.
— Она вообще прекрасно. Мы живем душа в душу и очень любим друг друга, — строго произнес Генрих, глядя в глаза гостье. — Есть, правда, некоторые проблемы…, — нахмурился он, не зная, как приступить к главному. А высказаться ему очень хотелось, по возможности соблюдая правила приличия.
— Какие такие проблемы? — довольно развязно спросила дама, отхлебывая чай и жуя печенье. — На мой взгляд, вы живете очень зажиточно.
И это решило проблему начала разговора. Генрих вспомнил ту страшную ночь, Барбару, висевшую на крюке и хрипевшую от удушья с выпученными глазами и моментально взорвался, что вообще было не характерно для него, обычно выдержанного, сурового человека.
— Проблема в том, что она не имеет возможности встречаться со своей родной дочерью! — вскрикнул он.
— Зато другие проблемы у неё вполне решены, — цинично заметила дама, грызя печенье своими крепкими белыми зубами.
— Проблема в том, что её тяготят воспоминания, — уже спокойнее произнес Генрих. — А какие именно воспоминания, вы прекрасно знаете, фрау!
Вера Георгиевна нахмурилась. Она поняла, что Лена обо всем рассказала мужу.
— Я вижу, вы в курсе событий, происшедших с нами, тем лучше, господин Шварценберг. Я полагаю, вы даже в курсе её денежных дел?
Она была уверена, что разговор о гигантском банковском счете в Швейцарии решит вопрос. Немцы ведь так практичны…
— Я в курсе, что на её имя в одном из швейцарских банков открыт счет. Но я также знаю, что эти деньги получены противозаконным путем. И мы с Барбарой не собираемся воспользоваться преступными капиталами. У нас есть все, что нужно для полноценной жизни.