— Пойдемте, — сказал Баженов арестованному. — Одно доброе дело вы сделали. Это я засвидетельствую перед трибуналом…
Пошли к выходу. Когда поравнялись с санитарным пунктом, Севский сказал:
— Здесь раненый лежит… Должно быть, из ваших, из чекистов. А с ним Катя Коржавина.
Глава восьмая
Крепкие гривастые лошадки не спеша бежали по заснувшему проселку. Правил ими бородатый мужичонка. Был он чем-то недоволен, хмур, на вопросы отвечал нехотя.
Якубовский, полулежавший на заднем сиденье повозки, под ладный стук копыт и скрип колес задремал. Корабельников, свесив ноги с грядки, рассеянно глядел перед собой. Все привлекало его внимание: поля, рощицы, даже дикий валун на пустом косогоре.
Прошло уже три дня, как чекисты покинули Москву, гоняясь за бежавшими мономаховцами. Но пока безуспешно. Осторожный Улыбышев со своей маленькой группой пробирался к демаркационной линии между Россией и Украиной. Он хитрил, петлял, выбирал окольные тропы. Сейчас Якубовский ехал по направлению к глухой деревушке Ольховке, где предполагал перехватить Романова и сопровождавших его офицеров.
Лошади шли шагом. Долго тащились вдоль буерака, густо поросшего орешником. Временами колеи дороги, и так еле приметные, терялись в траве.
— Дед, а едем мы правильно? — спросил Корабельников. — Не плутаем?
Возница, будто не услышав вопроса, молчал. Ловким движением вожжей он сбил жирного овода с лошади. Потом потер заскорузлыми пальцами переносицу и недовольно хмыкнул.
— Что, дед, не отвечаешь? — спросил Корабельников, трогая старика за локоть. — Обиделся на меня?
— Чего даром зубы чесать, — буркнул старик. — Заблудился… Скажешь такое. Да я местность нашу вдоль и поперек исходил. Еще с малолетства. Версты через две будет Кудеяров овраг. А там уже до Ольховки пустяковина останется.
— Кудеяров овраг, это почему такое название? Чем этот Кудеяр прославился?
Старик слегка повернул свою лохматую голову в помятой теплой шапке и через плечо покосился на парня. Глаза его блеснули.
— Про Кудеяра-то не слыхивал? — непритворно удивился старик. — Эх ты, голова! Как же ты Кудеяра не знаешь? Знаменитый атаман — всем известно. Это теперь у нас глухомань. А раньше тут главный шлях проходил на Киев. Много бывало народу. Помещики, купцы, генералы. Однажды сама царица проезжала. Кудеяр со своими молодцами богатеев у этого оврага и подстерегал. Сидят в кустах и ждут добычи. Как услышит атаман звон поддужного колокольчика, свистнет разбойничьим посвистом, мол, приготовься, ребятушки, на веселое дело выходим, на разбой и потеху. А проезжий купец ли, генерал ли знай катит, беды не чуя. Вот карета или, к примеру, купеческая бричка подкатывает к оврагу. А он-то, овраг, глубокий, спуск крутой. Кучер, понятное дело, коней придерживает, чтобы, значит, потише в яругу спуститься, не опрокинуться, шею не сломать. А тут как раз из кустов и выходят ребятушки Кудеяра. Все бородатые, сермяжные свитки кушаками перехвачены, в руках острые топорики поблескивают…
Возница с таким вкусом проговорил про «острые топорики», что у Володи даже холодок прошел по спине. Он внимательно взглянул на старика. Да, старичок только с виду тихий и смирный. Весь хищно изогнулся, русая борода подрагивает, глаза удалью разгорелись. Видно, не хуже тех кудеяровых молодцов в свои годы на большой дороге пошаливал…
— И на царицу Кудеяр осмелился напасть? Ведь она, надо думать, с большой охраной ездила.
— Что ж охрана, — хитро зажмурился старик, — разогнали стражу… Нападающий завсегда яростней дерется. Необузданная сила. Царицу, стало быть, из кареты за руки вытащили вон. Карета не простая, а из чистого золота. Спрятали ее в потаенном логу. Да… Вот как…
— Кого же, царицу или карету?
Старик на минуту умолк, выругался, сказал в сердцах:
— Ну тебя, дуралея.
Якубовский проснулся и засмеялся. Засмеялся и Володя, нисколько не обидевшись на старика. Он обернулся к Якубовскому и спросил:
— Слыхали, Глеб Илларионович, рассказ про атамана разбойников? Что-то вроде Стеньки Разина Брянского уезда…
— А ты не смейся. Был такой Кудеяр, — сказал Якубовский. — Про него Некрасов упоминает в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Кстати, образ разбойника нарисован в сочувственных красках. Защитник народный… Но вот, кажется, мы к этому самому оврагу и подъезжаем.