Полковник Глудкин объехал части своей бывшей бригады. Он был весьма популярен и любим в Забайкалье и в Приморье до Хабаровского похода. Однако кутежи его в Спасске, в то время как его бригада сражалась под Хабаровском, и сладкие слова в Покровке-на-Амуре, не подкрепленные на сей раз делами, до известной степени охладили его подчиненных, и последние далеко не с детской доверчивостью слушали теперь мысли и планы своего бывшего командира. Егерями, которых Глудкин вывел с Тобола в Забайкалье, он был встречен тепло. Часть уральцев, с полковником Гампером во главе, встретила полковника Глудкина, пожалуй, даже еще лучше, нежели егеря, но в то же время другая часть офицеров этого же полка неодобрительно отнеслась к глудкинским проектам, хотя открытых возражений все же не было, так как дисциплина и этика не позволяли этого. По объезде обоих стрелковых полков Глудкин отправился в батарею полковника Романовского. Поздоровавшись с выстроенными во фронт чинами батареи и побеседовав на общие темы с офицерами в их офицерском батарейном собрании (одна комната), полковник Глудкин прошел к полковнику Романовскому и там с ним беседовал некоторое время наедине. Затем он вышел и уехал к себе, то есть на квартиру к полковнику Гамперу.
После отъезда полковника Глудкина полковник Романовский собрал своих офицеров в батарейном собрании и задал им вопрос, что они думают по поводу выделения батареи совместно с егерями и уральцами в состав новой 1-й стрелковой бригады с командиром ее – подполковником Глудкиным? Единодушный ответ офицеров был таков, что этот вопрос подведомый решению высшего командования, что с егерями и уральцами приятно вместе служить и работать, что же касается подполковника Глудкина, то до поздней осени 1921 г. лучшего командира бригады и желать не хотели и надо надеяться, что и теперь подполковник Глудкин окажется также хорошим начальником. Получив такой ответ, полковник Романовский задал второй вопрос: а что думают господа офицеры по поводу самовольного выхода батареи из подчинения генералу Смолину? На этот вопрос, после минутного молчания, офицеры батареи так же единодушно ответили, что хотя батарея и недолюбливает генерала Смолина, но все же о самовольном выходе из его подчинения разговора быть не может. «Уж пусть там полковник Глудкин и вы, господин полковник, как-нибудь уладите этот вопрос с генералом Смолиным, а затем мы рады служить с полковником Глудкиным». Полковник Романовский выслушал своих офицеров, а затем заявил: «Я рад, господа офицеры, что не ошибся в вас». Оказывается, полковник Глудкин настаивал и склонял полковника Романовского к выходу из подчинения генералу Смолину, без разрешения и уведомления последнего на основании имеющегося у него приказа главы правительства, но полковник Романовский сказал ему, что без согласия местного начальника гарнизона генерала Смолина это невозможно. После событий у уральцев и егерей только поняли офицеры-батарейцы, что посещение полковника Глудкина было неспроста. Глудкин настаивал перед полковником Романовским на открытом разговоре с офицерами, но последний уклонился от этого, указав на бесполезность подобного разговора.
Оказывается, в обоих полках Глудкин беседовал с «верными» офицерами и солдатами. Временно командующий (за отъездом полковника Доможирова во Владивосток) Уральским полком полковник Гампер – ярый личный враг генерала Смолина еще с мирного времени, когда они служили в одном и том же Омском гарнизоне (Смолин в 44-м, а Гампер в 43-м Сибирском стрелковом полку), сразу и полностью согласился с планом Глудкина. Практичный командир егерей, полковник Александров, бесспорно постарался бы увильнуть от принятия весьма шаткого в своем основании плана Глудкина, но он должен был считаться с мнением и симпатиями своих подчиненных, часть которых его обожала, в то время как другие относились тепло к своему первому командиру. Поэтому Александров дал также свое согласие на переход полка в подчинение к подполковнику Глудкину.
Все это разыгралось днем 31 мая, но широкой огласке еще не предавалось, так что взаимоотношения полковников Глудкина, Александрова, Гампера и Романовского со своим прямым начальством (генерал Правохенский, генерал Смолин) до утра следующего дня еще не были порваны прямым нарушением дисциплины и субординации. Конечно, генерал Смолин в этот вечер знал, что в частях 1-й стрелковой бригады идет какое-то шушуканье, но истинный смысл его, возможно, был еще неизвестен комкору.