«У него лицо белее, чем у других, коса толще и длиннее, глаза самые острые, он самый сильный, самый ловкий», — перечисляла она достоинства возлюбленного.
— Не гони меня, Агоака, — попросил Пота, — я пристал отдохнуть.
— Не ври, кто же пристает отдыхать, когда едет вниз по реке?
— Я пристаю.
— Знаю, зачем ты пристал, не маленькая. Идари, идем собирать дрова. — Агоака встала.
— Я вам помогу. — Пота вскочил на ноги.
— Помощнику мы рады, быстрее выедем домой.
Пота достал из оморочки маленький охотничий топорик и поплелся вслед за девушками в тальниковую рощу. Он рубил возле Идари сухостой и складывал в кучу. Девушка чувствовала на себе его горящие, зовущие глаза, краснела и низко нагибала голову.
— Идари, я тебя во сне вижу, — прошептал Пота. — Каждую ночь вижу.
Девушка обхватила длинные ветвистые жердины тальника и поволокла их на берег.
— Не веришь мне? — с обидой в голосе спросил Пота, когда она вернулась.
— Верю, — выдохнула Идари, и малиновые пятна пошли по ее лицу.
Нота замахал своим игрушечным топориком, тремя ударами свалил толстое деревцо и вместе с ветвями, отдуваясь, поволок сквозь частый стоячий тальник. Вернулся, сел на сложенную кучу дров.
— Я хочу тебя каждый день видеть, я из окна за тобой слежу, для этого ножом дыру сделал в пузыре. Нарочно хожу мимо вашей фанзы.
— Не ходи, люди заметят…
— Не заметят, все ходят.
— Люди узнают, стыдно.
— Я женюсь на тебе, Идари! Ты согласна?
— Как отец, братья…
— Я нынче зимой на тори буду копить, и ты будешь моей женой. Ни на ком другом не женюсь и тебя другому не отдам.
— Отец, братья…
— Они согласятся, я знаю, они согласятся. Лето это, зима пройдут, и ты будешь моей женой. Я тори соберу, умру, но соберу! Отцу ни одной шкурки соболя не отдам.
— Эй, хватит вам шептаться! — крикнула Агоака. — Несите все на берег, хватит на лодку.
Пота помог погрузить дрова, сел на свою оморочку и уехал, провожаемый тоскующими глазами Идари. Агоака тоже смотрела вслед оморочке.
— Упрямый, храбрый охотник будет, — сказала она.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, на лице все видно. Ты скажи ему, пусть не ходит за тобой, отец заметит — беды не оберешься.
— Он не ходит за мной, откуда ты взяла?
— Ты совсем глупышка, ничего не видишь, что делается дома. У нас скоро свадьба будет. Наш Дяпа женится на дочери Гаодаги, Исоаке.
— Вот хорошо, нам веселее будет, молодая в дом наш войдет, — обрадовалась Идари.
— Веселее будет нам, а тебе придется в их дом перебраться.
— Как перебраться? Я не хочу.
— Дурочка. Исоаку отдали за нашего человека, за тебя, поняла? Женой Чэмче будешь — так отцы решили.
Идари с тоской и болью посмотрела вслед удаляющейся оморочке, и, переплывая протоку, она на этот раз не зажмурила глаз, а смотрела на спешившую к морю воду, на шумевшие, втягивающие в себя всякий мусор, охлопья пены ненасытные воронки; у нее кружилась голова, ослабевшие руки опускали весло, но она смотрела на воду широко открытыми глазами.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В большом доме Баосы справляли свадьбу, справляли невесело, без старинных обычаев, не выставляли напоказ мужнино тори, приданое жены, и няргинцы недовольно шушукались:
— Жаднюги, почему не показывают тори? Думают, мы от зависти умрем?
— А приданое какое?
— Нет никакого приданого.
— Какая свадьба без тори? Женщины совсем обесценились, что ли?
— Не знаете — молчите, у них обмен.
Невеста в богатом свадебном наряде, сопровождаемая двумя подругами в таких же нарядах, почти бегом, опустив голову, перешла из своего дома в мужнин, преподнесла чарочки водки родителям мужа, потом своим, переменила халат и побежала на берег по воду. Все это не походило на свадьбу, зрители остались недовольны тем, что невесту не привезли на лодке, что она не выполнила обычный обряд вхождения в дом мужа. А молодой жених тем временем с бутылкой водки обходил гостей, а так как в кругу были только охотники старше его, то ему приходилось на коленях переходить от одного к другому и бить лбом поклоны об отвердевший, словно камень, глиняный пол. Старики брали в дрожащие руки чарочку, смочив указательный палец в водке, брызгали в четыре стороны света, бормотали, обращаясь к эндури:[14]