— Ты вернешься, собачий сын, вернешься! — повторял Баоса.
— Скажи, вернусь, — подсказывал один из стариков. — Данное в тайге слово не должно быть нарушено.
— Долг Пиапона…
— Вернешься, я тебя заставлю! Все отберу!
— Вернусь, отец, вернусь, — забормотал Полокто. — Только Пиапон тоже пусть возвращается.
Торговец прислушивался к перебранке отца с сыном, подливал водку в чашечки, разговаривал с молодыми охотниками, расспрашивал об охоте, шутил, он делал свое торговое дело.
«Пиапон не наказан, ну что ж, придет время, своими руками накажу! — клялся он. — А ты, Баоса, — крикун, завтра же будешь наказан, тебе еще долго жить, и пока жив, со мной будешь иметь дело. Я тебя научу вежливо разговаривать».
Торговец поил охотников, сам для виду только пригублял чашечку и оставался совершенно трезвым. Он уже знал, с кого сколько драгоценных шкурок получит, какую часть долга снять, подсчитывал в уме, сколько товара отпустить тому или другому охотнику. Торговец У знал каждого своего должника в лицо, был знаком с его женой, с детьми, он лучше своего должника знал, в чем нуждается его семья, сколько ему требуется продовольствия и одежды. Он больше разговаривал с главами семой больших домов, говорил им много приятного, щекотал их самолюбие и не забывал им подливать в чашечки. К молодым охотникам подходил только тогда, когда ему нужны были сведения о добыче: водка быстрее развязывала языки молодым.
В большом доме самым молодым охотником был Калпе, его и пытался подпоить У. Калпе в детстве пострадал от водки и возненавидел ее. Однажды, когда ему было лет шесть, на большом религиозном празднике — касан — мать поднесла ему чашечку водки, пожелав счастья. Водка обожгла горло, и от неожиданности Калпе всхлипнул, вдохнул капли водки и зашелся в страшном кашле. Мать испугалась, налила еще чашечку водки и, сжав голову мальчика, пыталась насильно влить ему в рот.
«Пей, пей, сынок, пей! — умоляла она со слезами на глазах. — Это нехорошо, ты счастье отвергаешь, счастье отвернется от тебя. Не упускай его, с кашлем вылетит счастье. Воздержись, не кашляй. Пей…»
Она еще влила ему водку, но Калпе выплюнул ее всю и кашлял долго, до слез в глазах. А мать все не отступала, она не хотела, чтобы сын оставался в жизни без счастья, и она все же заставила его сделать глоток.
С тех пор Калпе боится водки, на всех праздниках, свадьбах, похоронах делает вид, что выпивает глоток из поднесенной чарочки, а на самом деле в рот ему не попадало ни капли: всю водку он отдавал какому-нибудь уважаемому старику или старушке. На всех выпивках сперва ему было скучно и до тошноты неприятно смотреть на пьяных, но потом он привык и, хотя не пил, чувствовал легкое головокружение, необычную бодрость.
— Говорят, Калпе, ты добыл столько соболей, что на тори хватит? — подмазывался китаец к юноше.
— Хватит, — улыбался в ответ Калпе.
— О, тогда невесту я тебе подыщу. А может, ты сам какую девушку подобрал или отец нашел?
— Есть.
— А если она красавица — кармадян, дорого запросят. У тебя тогда не хватит соболей.
— Хватит, не хватит — тогда братья помогут.
— Не помогут, они сами немного добыли.
— Врешь, ты ничего не знаешь.
— О, я вижу, ты тоже злой. Ладно, на, выпей.
Калпе поднес к губам чашечку, кадык у него задвигался снизу вверх, сверху вниз.
— Дака, на, дарау,[64] — Калпе поднес чарочку соседу-старику. — Все, все отпей.
— Ты почему все чарочки другим подносишь? Меня не уважаешь? — спросил У.
— Стариков больше уважаю.
Торговец отошел от Калпе и стал подпаивать Улуску с Дяпой. Калпе вышел на улицу.
Наступили мартовские сумерки, морозные, со звенящим ледком под ногами, с запахом весеннего мокрого снега, перемешанного с запахом прелой травы, отсыревшей глины. Калпе вдохнул полной грудью этот до боли знакомый с детства запах весеннего стойбища. Как он был приятен после спертой духоты фанзы! Юноша отошел от дверей к сложенным шатром плавням. Здесь пахло собаками, мокрым деревом и снегом. Весна! Только весной охотник так остро ощущает все запахи. С берега донесся знакомый окрик: «Тах! Кай!» Калпе прислушался. Это был голос Пиапона. Калпе побежал навстречу брату, подскочил к нему, обнял.
— Вернулся? Не души, не души, — обрадованно сказал Пиапон, обнимая брата.
— Я тебя жду, ага. Мне надо с тобой поговорить, — сказал Калпе.
— Какую-то тайну привез?
— Может, тайна, может, нет.