«Как здорово, что сходили зимой на Куликово поле после Рясского. Как кстати! Вон он, гад ползучий, Доном и двинулся... — думал про себя Игнатий. — А силища-то у него! Силища... Сколь ещё по пути соберёт! Вот так бы его копьём... Как Георгий Победоносец гада... А проткнуть не просто будет. Не просто!»
Оглянулся на отрока Андрейку, скакавшего рядом.
«Молодец! Ни разу не пожаловался за время пути... А ведь — оголодали, ночью ещё холода... Куда же мне его пристроить?.. Скоро такое начнётся. Заполыхает пожаром земля... Польётся кровь, словно вода в реке. Затеряется малец, могут убить... Господи, в какое тяжёлое время живём. А пристрою-ка я его пока у своей матери, — и глаза Игнатия наполнились слезами. — Поди, и ждать меня перестала... А может, и в живых её уже нет...»
На рассвете, подъезжая к рязанской земле, услышали гулкий конский топот, скрип подвод, крики погонщиков, — по говору, свои, русские. Но поопасались выезжать навстречу: мало ли что! Игнатий уже натерпелся от своих. Вдруг снова люди рязанского князя?..
Схоронились за кустами, стали наблюдать. По одежде вроде московские. И радостно заколотилось у Стыря сердце, когда в одном из сидящих на подводе узнал Захарию Тютчева, не раз ходившего послом в Орду по поручению великого князя Дмитрия Ивановича. И судя по всему, снова едет туда же, вон как возы набиты и сколько стражников!
Не опасаясь теперь, тронул коня. Андрейка за ним.
Нет, не признал сразу Захария дружинника московского князя: исхудавшего, с впалыми щеками, с запавшими от бессонницы глазами.
— Кто такие? — громко спросил Тютчев, подняв правую руку.
Вооружённые охранники тут же окружили внезапно появившихся из леса двоих.
— Боярин Тютчев, али не узнаешь? — как можно спокойнее сказал Стырь, показывая в улыбке ровные зубы.
— Постой, постой... Игнатий Стырь?! — Захария ловко спрыгнул с телеги. — А мы ведь тебя похоронили...
Стырь слез с лошади, и они крепко обнялись.
— Откуда?.. Как?.. — засыпал вопросами дружинника посол.
Приказал своим слугам раскинуть на лесной поляне скатёрки.
За трапезой поведал Игнатий Захарии о своих мытарствах.
— Э, брат, у каждого они свои... Я вот еду навстречу Змею Горынычу, жив ли останусь — не ведаю... Скорее всего сделают из моей шкуры барабан. А ехать надо!.. Что это за малец с тобой, Игнатий?
— Да вот вместе в ханском порубе сидели... И вместе бежали. У Мамая рисованием занимался. Пленник... Сирота, — рассказал Стырь о судьбе мальчика.
— Кто ты есть, Андрейка? — ласково положил руку на плечо мальцу Захария.
— Рублёв, ваша милость...
— Ну уж так и милость... Иконы рисовать хочешь?
— Хочу, высокоумный боярин.
— Тьфу ты! Вон как там у Мамая тебя выучили: ни одного слова без лести...
Мальчик опустил голову, чуть не плача: думал как лучше…
Умный Тютчев заметил это, потрепал Андрейку по щеке:
— Не обижайся, не обижайся... Вот что, Игнатий, найди-ка ты иконописца Феофана Грека и определи Андрейку Рублёва к нему в ученики. Скажи: Тютчев, мол, просил... — Поднялись с зелёной травы. — Ну, брат, тебе с вестями на Москве быть скоро надобно, и мне пора. И на всякий случай — прощай...
— Спасибо, боярин. Ты только возвращайся. Возвращайся, боярин.
Они поцеловались троекратно и тронулись всяк своим путём.
А сейчас пусть позволит мне читатель привести рассказ из «Сказания о Мамаевом побоище», в котором говорится о приходе Захарии Тютчева в Орду, так как лучше об этом не дано написать уже никому.
«Когда пришёл Захария в Орду, взяли его тёмные князья и -поставили перед царём Мамаем. Захария же повелел всё золото, посланное великим князем, перед царём положить. И сказал Захария: «Государь наш князь великий Дмитрий Иванович всея Руси в отечестве своём здравствует и о твоём государевом здоровье прислал меня спросить и это золото тебе прислал царской ради почести».
Увидел царь много золота и возъярился, исполнившись гордости. И сбросил башмак с правой ноги, и сказал Захарии царь: «Дарую тебя от великой славы моей, такова наша царская почесть для того, кого хотим жаловать». Захария пал на колени у ноги царской и благодарил мудро и красноречиво. И весьма подивился царь красоте и мудрым словам Захарииным. И сказал царь Захарии: «Что умыслил Дмитрий, пахарь мой, для чего прислал мне золото это, или думает, он равен мне?» И повелел золото татарам взять, сказав им: «Купите себе плети для коней!» И сказал царь Мамай: «Золото твоё, Дмитрий, и серебро всё будет в руках моих, и землю твою разделю тем, кто служит мне верою и правдою, а самого тебя приставлю стада пасти верблюжьи!» Захария же исполнился ярости и сказал царю: «Что ты говоришь это такому великому государю! Бог что захочет, то и сотворит, а не то, что ты хочешь!» Предстоящие тут князья тёмные выхватили ножи, хотя Захарию зарезать, говоря: «Тауз кали так — что ты говоришь!» Царь же Мамай рассмеялся и не велел Захарию и единым пальцем тронуть. И сказал царь Захарии: «За красоту твою и за премудрость не повелел тебя погубить!» И опять сказал царь к нему: «Люб ты мне, Захария, и подобает тебе моей царской милости всегда предстоять, служить мне, Захария. Сотворю тебя властителем на Руси, и будешь ты подобен Дмитрию, ему же ты ныне служишь!» И ответил Захария царю, а сам помыслил в сердце своём слова обманные сказать царю, и сказал Захария: «О царь, не подобает послу, не завершив дел всех, к другому государю отбежать. Ежели, царь, хочешь меня помиловать и сделать слугой своим, то ты повели, царь, дать мне грамоты посольские, и я пойду и отдам их великому князю Дмитрию Ивановичу, и посольство своё свершу, да будет род мой почтён людьми. И я, царь, и тебе верен буду, поскольку не изменил первому государю. И, пойдя, там клятву с себя сниму и опять к тебе возвращусь, царь».