Ехали верховые лесом. Стырь поднял голову, деревья задирали свои мохнатые шапки к далёким небесам, где обитают чистые души праведников; одни прекратившие жизнь своею смертью, другие в сражениях за веру Христову и землю родную.
Игнатий осенил себя крестным знамением и совсем успокоился.
20. ДАНИИЛ ПРОНСКИЙ
Два года всего прошло, два года...
Даниилу доложили тогда, что основная вооружённая сила Орды уже подходит к Пронску, а сзади как всегда под охраной отборных конных сотен движутся кибитки, повозки со скарбом и юртами, детьми, женщинами и рабами.
— Сила несметная! — крестились сторожевые разведчики.
Даниил — князь Пронский — был не робкого десятка, но и на его лбу заметно подрагивала жилка. Возле князя на широком подворье церкви святой Богородицы, что вознесла свои золочёные купола над рекой Проней, стоял воевода Козьма, а чуть поодаль поп Акинфий и рынды.
Не в меру перепуганных людишек, толпившихся тут же, воевода Козьма, ражий детина, с решительным, грубо-красивым лицом, укорял грозным взглядом. Поглядывая то на него, то на сторожевых разведчиков, поп Акинфий хитро посверкивал глазками — не крестился, чтобы не усугублять создавшуюся неловкую ситуацию.
Князь приказал разведчикам удалиться, а сам, позвав за собой лишь воеводу, широким шагом направился в гридницу. Скинул с себя кафтан и в запале, скомкав его, бросил на лавку. Обернулся к Козьме и прошипел в лицо:
— На конюшню велю!.. Чтоб всыпали плетей тебе, воевода! Где сторо́жа была, почему ранее не доносила?!
Козьма бухнулся в ноги князю. Про себя подумал: «Хорошо, что разведка прискакала...»
— Давно я замечал, что начальник сторо́жи, которая стоит на Оке, под руку рязанского князя Олега склоняется... — сказал тихо.
— Замечал?.. Что-о-о?! Почему не донёс вовремя? Почему, я спрашиваю?!
— Княже, так ведь сумлевался... А вдруг — подозрения одне...
— Вдруг... — начал остывать Даниил. — Зови трубачей! И вестовых за городские ворота. Живо!
Выскочил из гридницы, велел подать коня. Почти не касаясь стремян, взлетел в седло, на ходу крикнул опешевшему Козьме:
— Устраивай ополчение! А я с дружиной на окскую сторожу...
— Да куда же ты, князь?! Татары близко! — захлебнулся словами воевода, увидев, как скрылся за воротами крепостной стены развевающийся на скаку атласный княжеский плащ. Взмахнул рукой, взбежал на крыльцо дома тысяцкого и крикнул попу Акинфию:
— А ну, святой отец, прикажи звонить в большой колокол!
И уже через какой-то миг за ворота бешеным галопом вымахали вестовые с трубачами...
А Даниил с дружиной попридержали коней и, когда въехали в густой бор, пустили их шагом, чтобы не уколоться сучьями деревьев.
Еремей Гречин, ехавший рядом с князем, искоса взглянул на него, увидел, что призадумался Даниил, не стал надоедать ему вопросами, чуть поотстал. Теперь перед глазами замаячила жилистая шея князя, короткие белокурые волосы с завитками на макушке — Даниил, как въехать в лес, снял с головы мурмолку. Князь повернул голову и улыбнулся Гречину, и будто теплом обволокло сердце верному боярину — любил Еремей своего князя, очень любил...
У Владимира Дмитриевича — великого князя Пронского — было два сына: Иван и Фёдор. И третий — Даниил, незаконнорождённый, от двоюродной сестры князя Тита Елецкого и Козельского Милавы.
Тит, сподвижник Боброка Волынского, всегда тяготел к Дмитрию Ивановичу, поэтому и приставил для обучения своего племянника доверенного во всех делах боярина Гречина, чтобы он воспитал его в духе Москвы.
Гречин учил Даниила грамоте, охоте на диких гусей в елецких озёрах, на волков и кабанов, воинскому делу и любви к московскому краю. «Хорош сокол растёт! — говаривал Гречин Милаве. — Не чета братьям, хоть они и законные... Один — старший Иван — умом трёкнутый, а другой — Фёдор — пьяница, забияка и лгун... Вот и выходит, что Даниил после смерти отца княжеский стол наследовать должен. Я так разумею...»
— На то воля Божья, — призадумавшись, отвечала Милава, радуясь похвале её сыну, её кровиночке.
— Тебя, Милава, Владимир Дмитриевич больше жизни любит, — внушал Гречин елецкой княгине, когда ещё пронский князь жив был, — и Даниил ему дороже, чем сыновья Игили, жены его законной... А знаешь, что Игйля зятю Олегу Ивановичу Салахмиру родственница?.. Что, слыхала уже, ну вот и делай вывод... Игиля-то и есть на пронском дворе змея подколодная. Она всю жизнь против Владимира Дмитриевича паучью сеть плела. Потому что хочет, чтоб татарин Салахмир пронским столом владел... Того же и Олег хочет... Так что, Милава, вся надежда на Боброка-Волынца... Если бы не он, давно бы в Пронске косоглазый сидел. Москва в обиду Владимира Дмитриевича не даст, даст Бог и Даниила тоже...