— Как подумаю: снова всю зиму в погребе — жуть берет,— вздохнул Алекса.
А Дмитро, будто его и не слышал, продолжал:
— Хотя какая она ему на зиму баба. Отправит, наверное, не здесь же будет ему рожать.
— И верно,— разинул рот Алекса.— А где?
Неуклюже вылез из лаза Зубр, морщась и отирая руки о мокрую траву, придирчиво оглядел крышу схрона и, ничего не сказав, позвал охранников за собой.
Он прошел шагов двадцать, остановился в сторонке от деревьев возле кустарника и носком сапога прочертил на травянистой земле прямоугольник.
— Ройте яму, как пометил,— распорядился и добавил, показывая ладонью себе на грудь: — Поглубже, вот до сих пор копайте.
— Что это будет? — спросил Алекса.— Погребок?
— Что будет — с вас не убудет,— оборвал Зубр и пошел к схрону, бросив на ходу: — Закончите — позовете. Тогда и поедим.
В схроне Муха шила при свете лампы. Что-то у нее не получалось, не хватало фантазии для распашонки, путались нитки. Но она с природной невозмутимостью, внешне даже благодушно снова вдевала нитку в иголку. Услышав за спиной сопение Зубра, спросила:
— Ну что они там? Есть-то когда готовить?
— Попозже.— Он хмуро оглядел Муху, ее когда-то красивые локоны, гладкие крепкие плечи и разложенную на краю стола распашонку из белой портянковой байки. И молча, только скрипнув зубами, отошел в угол.
А недавняя врач Мария Моргун, превратившаяся в бесправную сожительницу бандита, всеми помыслами была занята будущим ребенком. Это несколько смягчило ее неприязненное отношение к будущему отцу. Она даже иногда стала произносить его имя, до этого как-то обходясь без него.
Нет, Муха не строила пустых планов насчет их жизни с Зубром, который был ей пе мил. К тому же она почти не сомневалась, что этот человек, с, кем ее нечаянно свела горькая, как в наказание, судьба, не жилец на земле и его надо суметь дотерпеть.
— Где же они тут жить будут? — снова спросила Муха не столько заинтересованно, сколько устав от молчания. Иван в последнее время вообще перестал с ней говорить. Она понимала, что становится ему в тягость. А он ей и подавно. Пусть проводит, а там будь что будет. Уедет подальше с Волыни и обрубит все. Ну в самом деле, где же тут Алекса с Дмитром устроятся на целую зиму, если даже он отправит ее куда-нибудь? Тут и спать им негде. А ютиться Зубр не любит. Ничего не стоило вырыть еще хотя бы закуток. Спросила: — Ты что, не слышишь?
— Рядом себе роют, места, что ли, мало,— ответил Зубр и, помолчав, тоясе спросил: — У тебя сестра, говорила, есть. Где она?
— В Тернополе. Что ты о ней вспомнил? К ней спровадить меня хочешь?
— К ней нельзя.
— Это почему же? Больше мне некуда в моем-то положении.
— Думать надо было прежде! — сорвался голос у Зубра.— Сама врач.
— Тебе-то какая боль? Поеду к сестре. Себе другую приведешь.
— Нельзя к сестре.
— Она давно зовет.
— Нельзя! Продашь меня.— У Зубра задергались скулы. Он повернулся, чтобы снова подняться наверх, но вдруг остановился от истеричного испуганного вскрика:
— Куда ж ты меня, Иван?! Куда?!
— Здесь останешься,— бросил он, не оборачиваясь и не видя брызнувших слез из полных ужаса глаз Мухи. Только услышал уже в проходе лаза жалобный крик:
— За что?!! Не гу-би-и...
Он поднялся наверх, повернулся спиной к работавшим невдалеке охранникам, достал из-за пояса под телогрейкой бесшумный пистолет, проверил обойму, пощелкал затвором и, удовлетворенный, аккуратно положил его обратно.
Яма была почти готова, рядом возвышалась горка жирней черной земли. Алекса передыхал, копал Дмитро. Какая-то открытая настороженность была в их взглядах.
— Хорошо, вылазь, Дмитро,— распорядился Зубр и заглянул в яму. А когда тот поднялся наверх, жестко, как это делал всегда перед казнью, чтобы исполнение было точным и беспрекословным, приказал: — Задушите Муху! И волоките сюда!
Те мгновение помедлили, то ли от растерянности, то ли осмысливая приказ. Зубр взвизгнул:
— Прищемите ей дыхло, а то продаст, уйдет. И тащите сюда!
Дмитро с Алексой рванулись с места, как будто в самом деле испугались ее предательства. Глядя им вслед, главарь подумал: «И на вас надежи нет, до зимы как бы не разболтали об этом схроне».
И вдруг Зубр вспомнил Артистку. Нет, он не подумал о том, где она, что с ней, а только внутренне ощутил, будто на месте Мухи в схроне сейчас она, его улетучившаяся симпатия, за которой надо было послать Сороку, заманить ее в лес, пока чекисты не накрыли, и остаться с ней на зиму в схроне, о котором ни одна душа не будет знать — сам выбрал место.
Послышалось прерывистое дыхание. Зубр резко повернул голову и увидел, как Дмитро вытаскивает из лаза обвисшее тело Мухи.