Лицо Наталии вспыхнуло в улыбке, ей было приятно, что кто-то сохранил в памяти такую трогательную подробность из ее детства.
— Ой, Антон! — обхватила она его крепкими работящими руками за шею, поцеловала в щеку и бросилась в калитку, крикнув весело: — Сегодня я не проспала!
Набычившись, у ограды стоял Дмитрий. Крупное лицо презлющее, губы подобраны, а из глубоких глазниц сверкали два распаленных огонька. Сухарь, конечно же, понял причину такой реакции, однако приветливо вскинул руку, и Готра, спохватившись, приглашающе открыл пошире калитку:
— Заходи, Антон, гостем будешь.
Они пожали друг другу руки и в излишне крепком рукопожатии хозяина, увлекающем гостя в сторону дома, Сухарь уловил какую-то настораживающую неестественность. Уж не сцену ли ревности задумал тот устроить?
— Я заходил к тетке Ивге, тебя не застал.
— Откуда узнал, что я приехал?
— Видел, как из хаты дядьки Парамона выходил. Подумал, неужто ты?
— Что же не окликнул?
— Да как-то неожиданно все, не поверилось даже. Столько лет. И еще каких! Потом...— почему-то стушевался хозяин.
— Потом что? Договаривай, мы ведь с тобой как-никак ровня, друзья детства,— захотел основательней завязать разговор Сухарь.
— Было и сплыло «потом». Ты правда в плену был? Кормлюк рассказывал,— с недоверчивостью в голосе спросил Готра.
«Что-то он знает обо мне,— мелькнуло в сознании Сухаря.— Иначе почему бы ему подвергать сомнению мой плен?»
— Довелось.
Насмешливо скосив глаза и без слов подтверждая свое недоверие к услышанному, Готра вдруг вышел во двор. Антон Тимофеевич видел через окно, как он скрылся за
дверью сарая и вскоре вышел оттуда не один, а с горбатеньким старичком, продолжая что-то наставительно говорить. Тот часто кивал плешивой головой, порываясь идти.
— За коровой на пастбище деда послал,— объяснил Готра, вернувшись.
Сидели молча, будто не зная, как продолжить разговор.
— Ты отца моего помнишь? — неожиданно и с недоброй интонацией в голосе спросил Готра.
Сухарь отрицательно покачал головой, ответил:
— Увидел бы, может, и вспомнил.
— Едва ли, не признал ты его однажды. Мой отец столкнулся с тобой разок перед самой войной, по копне вороных волос выделил среди дружков твоих, только неудобное время и место подвернулось, так он рассказывал.
— Где же это? — как можно спокойнее поинтересовался Антон Тимофеевич, бросив взгляд на увеличенную фотографию на стене, похоже, отцовскую, в красноармейской форме.
— В Самборском лесу,— произнес, как будто не сразу решившись, Готра и вопросительно уставился на гостя.
— Ну и что? — не смутился Сухарь.— Грибы перед войной я там собирал.
— Какие грибы, что придуряешься? — сердито отмахнулся Готра и спросил напрямую: — Ты сейчас-то не из леса вышел?
— Ах, вот ты о чем,— вполне удовлетворил Сухаря вопрос, и он еще подзадорил: — То было давно и неправда.
— Неправда, говоришь?! — двинулся на гостя возбужденный Готра.— Моего отца не ты тогда подстрелил? Признал он тебя среди бандитов, когда его на хутор везли.
Последние слова он произнес, когда в сенях хлопнула дверь и на пороге появился бойкого вида «ястребок» в заломленной на голове папахе и с наганом в кобуре на боку.
«Этого еще не хватало»,— про себя ахнул Сухарь, враз собрав всю свою выдержку. Вон за кем он старика посылал. Надо было искать выход из создавшегося положения.
— Проверь-ка, Люлька, этого бандита, задержи, пока милиция приедет,— ухватил было Сухаря за борт пиджака Готра, но тот резко двинул локтем и отступил в угол.
Ожидая, должно быть, сопротивления, «ястребок» выхватил наган и возбужденно скомандовал:
— Стоять! Ни с места! Ощупай его, Дмитро, нет ли оружия.
Сухарь дал обыскать себя, успев понять, что это задержание, приезд милиции, которую вызвал Готра, ему ни к чему и может только навредить проникновению к оуновцам, ведь его, в конце концов, отпустят, а потом надо будет объяснять бандитам, почему милиция освободила его, простила старые грехи. Как же тут выкрутиться?
— Бандит? — спросил Люлька в упор.
— После плена к дяде родному приехал, меня тут знают.
— Мало ли кого мы знаем, кстати, и тех, кто по ночам ходит,— рассудил Люлька и решил: — Пошли! Посидишь в чулане, милиция разберется.
— Глупый ты, Дмитрий,— только и сказал Сухарь Готре, направляясь под дулом нагана к выходу.
— Ты думал, шито-крыто, а отец-то мой остался жив.— Задержал на мгновение Антона Тимофеевича торжествующий ответ. Люлька, бросив взгляд на говорившего, отвлекся. Того, что случилось в следующий миг, никто из троих не ожидал. Увидя возле своей груди наган, Сухарь ухватился за него обеими руками, рванул и с оружием, которое продолжал держать за ствол, выскочил во двор. Он сразу бросился было к калитке, но передумал и метнулся за сарай, в возбуждении легко перемахнул через плетень. Только тут оглянулся, на всякий случай для пересудов два раза пальнул из нагана в воздух и прямиком направился к подступающему лесу.