— Вопрос можно? — вскинул руку белоголовый дядько Андрон.— Носют тут по семьям-хатам, как налогом обкладывают, ну эти, что из леса, навязывают квадратные талоны с цифрой — бофоны называют, вроде заема. Мне на триста целковых этот заем угодил, плати, говорят, без разговору, а пикнешь, не дашь гроши, считай, дух из тебя вон. А с ними пока шутки плохи, сами нынче видели, последние штаны снимешь. Как вот тут быть?
— Ну коли штаны готовы снять, снимайте, пусть бандиты высекут вас,— махнул рукой Киричук.— А кто не желает, пусть борется. Уж сказано: организованный отпор — гарантия спокойной трудовой жизни. При коллективной организованности ни один бандит не сунется.
— Суются...— потише, будто для себя, произнес дядька Андрон.
— Ничего подобного,— не принял реплику Киричук.— Повторяю, там, где сообща защищают свои интересы, подальше эти места обходят бандиты. Баево в этом отношении должно быть примером. Стоящий перед нами майор Рожков окажет вам организационную помощь.
— Спасибо, растолковал,— удовлетворился Андрон.— А то ведь я думал, ты увильнешь, дескать, старайтесь не давать, то да сё. Но ты с жизненным пониманием.
— Правда ли, что снижение цен будет? — тоненько полюбопытствовала Наташа Готра.
— Это решение правительственное, мы его одинаково узнаем.
— Значит, опять мы без председателя,— донеслась реплика.
— Кто вам сказал, что без председателя? — задрал кверху остренький носик Кормлюк, выставив перед собой покалеченную руку.— Захар Иванович к вечеру вернется, велел мне передать, чтобы работы шли своим чередом — инвентарь готовили, зерно перебрали. Так и велел сказать: сплочением чтобы ответили крестьяне на его горе.
Он и сам заметил, что завернул лишнее, но по простоте душевной решил, что призыв сойдет, большого греха тут нет.
Долго еще приезжих забрасывали вопросами. А их набралось здесь, как у познающего мир ребенка.
13
Мария любила доить корову во дворе. Каждое утро, спускаясь с крыльца, она девичьим голоском протяжно звала «Хи-ив-ря-я!» и несла низкий табурет с подойником к столбу в углу двора. Надежно усаживалась и терпеливо ждала, пока неторопливый муженек ее Микола не выведет из хлева низкорослую коровенку с темными пятнами на боках, которая возле хозяйки становилась будто бы и вовсе маломерком. Говорили, нет слаще и жирнее молока, чем от коровы Марии Сорочинской. Хозяйка продавала его не всякому, а по собственному выбору.
Хивря была для бездетной Марии залогом доброго утреннего настроя, возле нее она успевала обдумать предстоящие дневные дела и мысленно помолиться за свою удачу.
Процедив молоко в бидон, она ловко, единым выплеском наполнила две кружки, отрезала от каравая ломоть хлеба и начала есть. Микола угрюмо последовал ее примеру. Для него это было обычным состоянием. Для Марии же чем-то вроде разминки к общению, которое начиналось с поручения на день, беспрекословного, как приказ:
— Займешь место на базаре — сегодня поторгую твоими свистульками. Днем сходишь подоишь Хиврю, ошейник с колокольцем сменишь, повесишь его в сенцах на гвоздь с веревками. В два часа зайдешь к Шурке-сапожнику, возьмешь починку и что передаст. Если скажет: «Гони!» — живо разыщи меня. А я пошла,— подхватила она бидон.— Чего глаза вытаращил? Слов, что ли, нет?
— Молчание — золото! — изрек Микола одними губами.
— Мне это золото в ушах проржавело. Со своими глиняшками - поделками балясничаешь, слова добрые находишь, а со мной совсем говорить перестал.
— Когда ж с тобой? Ты больно деловой стала, до рассвету начала шататься.
— Ну будет, Микола, не шуры-муры скрываю, втравил, а теперь не лезь. Мы договорились. Что же это Коськи-то долго нет? Ай не придет, самому тебе тогда Хиврю вести.
— Я здесь, тетя Маша,— стоял у порога соседский подросток Костя.
— Ну, племянничек золотой, ешь давай и веди Хиврюшку-милушку.
Мария взяла с окна приготовленный ремешок с колокольчиком и, выйдя в сени, положила в его прорезь туго сложенную записку.
Костя повел буренку на пустырь.
Микола еще оставался дома, когда Мария, взяв бидон с молоком, отправилась к своим клиентам. Не давало покоя поручение Хмурого, приказавшего ей с «доступной обрисовкой» составить мнение о прибывшем подполковнике, обозначенном прозвищем Стройный.