Она знала базар с детства. Бывало, чуть свет шла занять место за дощатым прилавком, куда потом являлась и мать с рассадой ли, с первой ли черешней, с молодыми малосольными огурчиками — всем тем, что давали свой огород и фруктовый сад.
Былое отцовское хозяйство было разделено между шестью сыновьями. Выйдя замуж, Мария получила от братьев денежную долю наследства, по девичьей наивности возмечтав вскорости самой разбогатеть на мужнином доходном ремесле. Ее Микола унаследовал от отца несложное производство глиняных, крытых глазурью игрушек — свистулек, о чем мать ее, бывало, говорила с почтением, похваливая будущего зятя: «Золотые руки у парня, приработок имеет, всегда лишняя копейка в доме, с ним не пропадешь, глины на его век хватит». Но не учла будущая теща ленивости зятя, который не только сам редко ходил за глиной, но и принесенную соседским мальчишкой Костей месил без охоты, да и то после тройного напоминания жены.
Микола работал грузчиком на хлебозаводе в три смены, от свистулечного промысла начал отходить, расчета не видел. Марии и самой надоело торговать «самодельным уродством», но это занятие позволяло ей в любое время торчать на рынке не с пустыми руками. Главное же дело хранилось в тайне, и каждый день поручалось новое. А сегодня — небывало новое.
После ареста в Луцке подручных краевого проводника Мария приняла меры, чтобы уберечь своих людей, кого знали арестованные и могли выдать. Всех предупредили, и они на время исчезли. За жильем скрывшихся она установила присмотр. И вот вчера вечером буренка Хивря принесла в ошейнике с колокольчиком записку, в которой сообщалось, что квартира врачихи Моргун на Котовского, Дом 8, «занята».
Без труда Артистка определила, кто выдал врачиху, снабжавшую оуновцев лекарствами. О Моргун знал арестованный Дорошенко. Он сегодня должен был взять у нее приготовленную коробку и передать на рынке в два часа Дня связному Ложке. Следовало думать, Дорошенко выдал эту явку, и чекисты не упустят такой возможности.
Ради этого дела и торчала на рынке Мария, держа подле себя верного посыльного Костю, совсем отбившегося от родного дома. Правда, родители его и не возражали — пусть кормится и трудную пору возле соседки, коли ей помощник нужен.
После полудня Артистка оставила мальчишку с товаром, а сама пошла по толкучке, беспечная, с веселыми смеющимися глазками, которые умели все видеть словно бы вторым зрением, сортируя встречных на людей обыкновенных, базарных и залетных, требующих к себе особого внимания. Их она накрепко примечала.
Нет, Ложка не болтался по толкучке. Не появлялся он и возле ларьков, среди овощных рядов. Не заметить его было невозможно: рослый, большеголовый, с одутловатым лицом.
Артистка занервничала. Вернувшись к неходовому товару и предупредив непоседливого Костю, чтобы никуда шагу не отходил, она заработала руками: наливала в свистульки воды, свиристела ими на все лады. И тут заметила у края толкучки чекиста в гражданском, которого видела со Стройным на улице в форме капитана и прозвала его Благим. Марии не стоялось на месте, она пыталась хоть краешком глаза уловить полупрофиль стоявшего с ним сутулого мужичонки в кепке и телогрейке, энергично размахивающего рукой, что-то предлагая на продажу.
Марии очень захотелось пробраться к ним, постоять рядом, послушать разговор. Да не решалась оставить удобный наблюдательный пост на возвышении, с которого хорошо видны входные ворота. Подозрительный человек неожиданно повернулся к ней в полный профиль — длиннолицый, широконосый, с глубокими морщинами на плоском лбу. Нет, его она видела впервые. И по привычке первого знакомства тут же дала ему прозвище Напарник. Придуманных кличек она не забывала, они проходили и в ее донесениях, шли в обращение.
Чуть было не сорвалась с места Мария, чтобы протиснуться к «объекту» своего наблюдения, как вдруг увидела в воротах грузную фигуру Ложки. Он, как верблюд, поводя головой, проплыл к ларьку с края толкучки, удаляясь от чекистов, которые топтались на месте.
— Костя! — ухватила за руку мальчишку Артистка.— Видишь вон у края ларька толстого дядьку? Армейская фуражка на башке еле держится.
— Та вижу, цигарка в зубах.
— Живо иди, передай ему вот этого однорогого козла и скажи: «Тетка велела бегом отнести. Дорошенку хоронят». Понял? Давай скорей!
И она пошла, пошла к гомонящей толпе, веселая, улыбчивая, будто увидела разжеланного человека, которого торопилась по меньшей мере обнять. Совсем рядом оказались те двое чекистов. Напарник вертел в руках часы, а Благой, видимо, приторговывал их.