Когда хозяева ушли, Гринько взял с этажерки две чашки, протер их полотенцем, налил вина. Он делал все это молча, по-домашнему деловито, не глядя на Марию. А та наблюдала за ним с тем любопытством, с каким присматривают за ребенком, взявшимся за непривычное занятие.
— Будь ласка, выпей за нашу удачу! — предложил Гринько и, подождав, пока Мария подняла чашку, залпом выпил.
— За удачу! — охотно подхватила она и, сделав несколько глотков, отставила чашку. Заговорила напористо, властно:
— Задачей номер один Хмурый ставит перед «черной тропой» уточнить и доложить численность оставшихся боевок, потери за три зимних месяца, наличие оружия и боеприпасов, возможность их пополнения, а также все о дезертирах, сомнительных лицах.
— Об этом наверняка в «грипсе» сказано,— испытывающе посмотрел в глаза Марии Гринько, принимая от нее послание Хмурого.
— Не знаю я, что в «грипсе», не любопытна, говорю то, что велено передать на словах.
— Кем велено? — резко спросил Зубр.— Не Хмурый же облагодетельствовал тебя личным вниманием.
— А почему бы и нет? — с вызовом бросила Артистка, спохватившись вдруг, что Зубр с ревнивым чувством принимает ее словесные выверты за чистую монету, и как бы тут не заиграться, не накрутить на свою шею удавку. Поэтому встала, прошлась по комнате, поигрывая округлыми бедрами — знала, бестия, чем сбить, стушевать недовольство мужика, который и в самом деле не мог оторвать от нее глаз, пока она не повернулась к нему, сказала как можно успокаивающе, душевно: — Хмурым велено. Только я, Иван, чай с ним не распивала и не сидела вот так. В глаза его не видела. Говорю, велели передать. В следующую пятницу с темнотой явишься на хату Шульги в Боголюбы известной тебе дорогой, строго обязательно. Кумекай сам. С данными, о которых говорила. А завтра вечером я тебе принесу кое-какие известия о причине ареста наших трех людей в Луцке. Пока сходимся на одном: чекисты расшифровали «грипсы», захваченные в схроне Ворона. Но ведь там фамилии не упоминаются. Наверное, по тексту кто-то из них выплыл... Самой не по себе, как бы не подцепили, потому и рассерчала, когда позвал меня. Еще бы йе хватало тебя завалить. Проходными дворами круг дала.
Высказанная Артисткой забота о Зубре была фальшивой, и они оба понимали это. Уловив тревогу во взгляде Гринько, Артистка плеснула масла в огонь:
— Добра не жди!
— Какого добра?! От кого? — повысил голос Гринько, успевший распечатать и прочитать небольшой по содержанию «грипс»: «Друже Зубр! Жду. Бог. Брат Ш. 4.22.Х.1224», что означало: «Жду в Боголюбах у брата Шульги в четверг 22 числа Хмурый».
Артистка молча поднялась, не ответила.
— Больно ты осведомлена, вижу. Своим умом дошла, или как?
— Ты меня вроде бы за глупую не считал. Чего же сейчас дуришь? — убедительно просто ответила Мария и деловито спросила: — Сюда тебе принести свежие новости, что разузнаем об арестованных, или в тайник у грушки положить?
Зубр тяжело, исподлобья посмотрел на Артистку, не зная, что ответить, и вдруг решительно сказал:
— Принесешь сюда. Буду ждать.
7
В полдень капитан Антон Тимофеевич Сухарь переступил порог кабинета генерала Попереки. Их встреча была накоротке: обнялись, оглядели друг друга, оба рослые, Даже будто бы внешне очень похожи, если не брать во внимание глубокие залысины, напористость во взгляде старшего и густую темную шевелюру, открытую улыбку младшего.
Внутренне их многое роднило. Начиная с той предвоенной весны, когда Антон Сухарь только приступил к чекистской работе. Вскоре он получил ответственное задание внедриться в ряды оуновцев, что успешно и осуществил — оказавшись в немецкой разведывательной школе под Грубешовом в «Генеральном губернаторстве оккупированных польских территорий», как тогда Польшу называли фашисты. Только раз ему, Цыгану, перед самой войной довелось прийти из-за границы с устным секретным приказом оуновцам готовить большой сбор. Тогда чекисты воспользовались возможностью подсунуть дополнение к этому приказу, обязывающее бандглаварей Львовского приграничья собраться для получения боевой задачи в Самборском лесу, где они и были обезврежены. Трижды за первое военное полугодие фашистский абвер забрасывал разведывательно-диверсионные группы во главе с Антоном Сухарем в тыл обороняющихся частей Красной Армии. И каждая из этих групп «успешно выполняла» свои задачи и гибла «геройски»4 в не вызывающей сомнения ситуации, позволявшей спастись лишь немногим, в том числе руководителю. Учитывая, что очередное такое «спасение», вероятнее всего, привело бы к нежелательному концу, лейтенант Сухарь больше не вернулся в абвер, его оставили работать в особом отделе Юго-Западного фронта. После ранения и излечения в госпитале судьба снова свела его с Поперекой в особом отделе вновь созданной 6-й армии генерала Малиновского на Южном фронте. Потом служебные пути их разошлись. И вот впервые после пятилетнего перерыва соратники по нелегкой чекистской судьбе снова встретились.