— Что за дело? — напористо спросил Сухарь.
— Ух ты! Какой был,— вырвалось у Дербаша.— Ради дела, не скрою, тебя вовремя принесло. Уже подыскивал
надежного человека. Проверить мне нужно одного в центральном «проводе», подозреваю, он дает нежелательную информацию группке властолюбцев — впредь так и будем их называть,— которые хотят верховодить в ОУН. Ты понимаешь меня?
— В общем, да.
— Ты же понимал меня с полуслова,— напряглись на лбу Дербаша два тугих бугорка. О чем-то недовольно подумал, сердито шепнул: — Поможешь мне свести его к ногтю, в чине будешь. А ты, если постараешься...
Сухарь поспешил заверить:
— Постараюсь, друже Комар.
— Тогда отдыхай. О задании продолжим разговор утром. Надо все обдумать, увязать. А я страшно устал. Рад был тебя видеть.
15
На следующий после ареста день Марию Сорочинскую доставили в кабинет Киричука.
Артистка переступила порог с подчеркнуто независимым видом, сказала «здравствуйте» и подошла к столу, вопросительно глядя на Василия Васильевича: в белой кружевной кофте, в черной, туго облегающей юбке.
— Садитесь,— указал он рукой на стул.
Нахмурив брови, она ответила:
— Спасибо, любезный подполковник. Я отношения к убийству не имею, других показаний от меня не будет.
— Не спешите, Мария Опанасовна, я вас пригласил не обстоятельства убийства выяснять, а причины, побудившие к нему. И кое-что, связанное с этим, непосредственно вас касающееся.
— Мудрено вы говорите. Для меня что в лоб, что по лбу,— поправила она кофточку на груди.— За брата мужа я не в ответе.
— Ответьте мне, пожалуйста, Мария Опанасовна, на несколько вопросов. Первый: вы состоите членом ОУН — организации украинских буржуазных националистов?
— Чего мне там у них делать? Это бандеровцы, что ли?
— Прошу вас отвечать по существу. Так состоите или нет?
— Нет! Я возле мужа состою.
— Зачем вам потребовался псевдоним Артистка? Вас так именуют оуновцы?
— Как меня именуют, это мое дело. Я же не спрашиваю, почему вас зовут Стройным.
— Пока что вас, арестованную, спрашиваю я. И будьте добры, отвечайте на вопросы. Кстати, Стройным в оуновских бумагах назвали меня вы. Но ближе к делу. Зачем вы подослали свою знакомую Варвару Грач к ее соседке Степаниде Ивановне, чтобы расспросить, разузнать побольше о ее постояльце — новом руководителе управления госбезопасности? Не для себя же вы собирали сведения. Ответьте, для кого?
— Какая женщина не захочет побольше узнать о предмете своего влечения? В моем вы вкусе.
Киричук легонько прихлопнул ладонью по столу.
— Ну вот что, Мария Опанасовна, поиграли для разминки, и будет.— Достал он из крупного конверта помятый исписанный листок.— Эту записку, написанную вашей рукой, мы изъяли у киоскера.
Артистка вяло расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, молчала. А Киричук для большей убедительности добавил:
— Будете молчать или уклоняться от показаний, организую очные ставки с киоскером, с Ложкой, которого вы лучше знаете по кличке Детина. Да, да, тот самый, которого вы предупредили на базаре об опасности, но ему не удалось уйти от нас. Не делайте, Мария Опанасовна, удивленное лицо, игра окончена. А свидетелей из числа ваших вчерашних соучастников у нас большой выбор. В том числе и Шпигарь, с которым вы утратили связь, а теперь можете повидаться.
— Я его никогда не видела,— произнесла вдруг Артистка, отрешенно глядя перед собой.
— Скажите, кто ваш агент под цифрой 724? Через кого он передавал информацию? — спросил Василий Васильевич.
— Я не знаю, кто этот 724,— твердо ответила Артистка, напряженно соображая: выходит, не знает о тайничке в ошейнике буренки Хиври? И добавила: — Передавали мне на ходу две бумажки, на которых была эта цифра. Я не интересовалась, все Сороке отдавала, ну этому, брату мужа Петру Сорочинскому. Это он просил иногда помочь: возьми, принеси, передай.
Киричук перебил:
— Не надо, Мария Опанасовна, не принижайте свою роль. Ваши же люди нам подсказали: лихо работает! Это о вас так, доверенной связной краевого проводника.
— Сказать можно все,— произнесла она, потупясь, думая о чем-то своем, и спросила с ожиданием: — Что теперь? За это строго?
Киричук удивился наивности вопроса. Он прозвучал естественно, без подвоха, а потому Василий Васильевич подушевнее спросил:
— Вы разве не осознавали, что делали? С чего началось ваше сотрудничество с оуновцами?