— Что такое? — не поднял руки Горун.— Кто просил передать?
— Прочитайте, узнаете, кто просил,— положил на стол визитку связной.
Горун повертел белую прямоугольную картонку перед глазами, прочитал написанное раз и другой, отрицательно покачав головой, вернул послание.
— Это не мне, должно быть. Вы что-то напутали. До послезавтра. Будьте здоровы!
С непонятной досадой, с огорчением, можно сказать, уходил от Горуна Сухарь, как будто ему очень важно было, чтобы тот обязательно клюнул на приманку и оказался тем, кого подозревал в нем Комар.
Проще простого доложить Дербашу, что тот «визитку» взял, и разом предрешить судьбу этого угрюмого человека.
Молодуха проводила Сухаря в сарай, где его поджидал Буча. Антон Тимофеевич рассказал о встрече с Горуном.
— Он у меня помычит сегодня,— достал из кармана петлю удавки Буча.
— Погоди-ка, ты что! — сдержал его Сухарь, как будто тот собирался сейчас же отправиться свести счеты.— Завтра он мне пояснительную к отчету приготовит. Это важно. Друже Комар велел.
— Пусть поживет, завтра все вытяну из него,— снисходительно согласился Буча и улегся на топчан, прикрыв лицо отворотом пиджака. Немного погодя он вдруг резко поднялся и обеспокоенно сказал: — Спать-то на пару нам не надо бы, он начнет принимать меры: либо нас прибьет, либо смотается. Сбежит, ей-богу. Давай приглядывать. Кто глазеть будет первым?
— Трус ты, Павло. Спи, сонный уже. Разбужу,— успокоил Сухарь.
— Все равно с темнотой к лесу пойдем, я там пару стожков приметил,— не успокоился Буча, не забыв и главной своей слабости: — Пожрать до завтра надо раздобыть.
На следующий же день Шульга отвел Миколу Сорочинского из села Боголюбы в лес и доставил прямиком в банду Гнома, в которой находился Сорока — Петр Сорочинский. Главарь банды, коротконогий плешивый мужичок с бельмом на глазу, получивший от Зубра прозвище Гном в насмешку, был удовлетворен информацией родного брата Кушака — тот чужого не приведет, тем более речь о брате Сороки, к которому он и распорядился отвести Миколу.
Идти было недалеко, через густой кустарник — банда разбросалась вокруг, лишь наблюдатель укрылся на могучем дубе, откуда, казалось, через густую крону и разглядеть ничего невозможно,
Петро дремал, уткнувшись лицом в скрещенные руки, когда возле него остановился Микола.
— Батюшки! — зашевелился Сорока, вставая.— Да как же ты тут, брательник?! Смотри-кась, разыскал. И Мария здесь?
Когда Микола рассказал о том, что произошло за эти дни с ним и с женой — он скрыл только ее арест и цель последней встречи с ней,— Петро с недоумением спросил:
— Тогда зачем же тебе надо было тикать из дома? Как знаешь, мне необходимо было побыстрее смотаться, пока Шурка меня не продал. Я знал, что он все свалит на меня. Теперь-то пускай, теперь семь бед — один ответ.
Микола спросил:
— Ты кого-нибудь за это время успел кокнуть?
— Нет, вначале Зубр возле себя содержал, хотел меня шифровальщиком сделать. Не подошел ему, говорит, рассеянный, «директором паники» обозвал. Вот к Гному спровадил. Так ты что, говорю, бежал?
— Мария настояла. Зубру сообщить обстановку велела.
— Мотается он, боится, по-моему, на одном месте задерживаться. Муха у него от недосыпания отощала совсем. Беременна. Чего допустила? Сама врачиха.
— Тебе-то что? — Миколе не хотелось слушать об этом. Его раздражал никчемный разговор, когда сейчас другое надо обсудить. Да только как к нему подступиться?
— Мне ничего, я просто так, видная была женщина. Мусей звали, а этот из нее Муху сделал.
— Перестань ты о ней! — одернул, не выдержав, Микола.— Тут о моей голова болит. Что, если ее посадят?
— Не посадили же,— присмотрелся Сорока к старшему брату, ухватил его за плечо, спросил: — Ты что юлишь?
Микола придвинулся к нему поближе, тихо сообщил:
— Дела такие, что о них лучше нам вдвоем только знать и ни единой душе больше.
— Нам вообще надо придерживаться этого правила,— охотно подхватил Сорока.
— Тогда слушай и за моим тылом смотри. Секрет у меня громадный.
— Я и подумал, что ты неспроста заявился.
— Марию-то в безпеку Стройный вызывал, Артисткой ее величал, все о нас им известно, о тебе разговор вел.
— Откуда он меня знает?
— Они, оказывается, все знают. Как не знать, когда столько заарканили чекисты. Есть, видать, кому рассказывать и о тебе, и обо мне, не говоря уж о Марии. Вот такие дела-то.
— Так она сидит, выходит? — без сочувствия спросил Сорока, оторвав стебелек и сунув его в зубы.
Микола сурово посмотрел на брата. Его удивило не равнодушие Петра к судьбе Марии, а холодность вообще к тому, что он говорил. Это заставляло его повременить с разговором о главной цели появления здесь. Но Петро вдруг дал повод понадеяться на лучшее.