Вдруг из боковой улицы раздались четкие шаги солдат. Брюлон и Фриссон прижались к подъезду. Из-за угла показался патруль — два солдата и унтер-офицер. Они вели троих в гражданской одежде, двух мужчин и женщину.
Фриссон вздрогнул.
— Марию схватили!
Она была их связником, молодая отважная девушка.
«Надо спасти!» — подумал он и, выхватив из кармана зажатую в руке лимонку, сделал шаг вперед. Вдруг он почувствовал, что Брюлон схватил его за пояс и оттащил назад. Одновременно в узкой улице раздался пронзительный крик мартовского кота.
Конвоиры вздрогнули. Вскинув автоматы, они повернулись к глухим стенам домов. Мария нагнулась, схватила ближайшего солдата за ноги и опрокинула его. Ее товарищи, кто как мог, справились с другими, схватили их оружие и убежали. Мария скрылась в подворотне, а дверь, к которой прижались Брюлон и Фриссон, вдруг открылась, и тихий голос промолвил:
— Заходите, милые коты.
Дверь бесшумно закрылась за ними, и в темноте тот же голос сказал им:
— Держитесь за правую стенку, сейчас будет лестница вниз, десять ступенек... Теперь налево... и еще раз налево...
Открылась дверь, и они увидели пожилую женщину на фоне тускло освещенной комнаты.
— Спасибо тебе, Элиз, — сказал Брюлон.
— Тебе спасибо, — ответила она. — Спасибо, что спас дочку и ребят. Оставаться здесь не стоит. Сейчас начнут обыскивать все дворы и дома. Нагонят кучу солдат. Надо скорее уходить! Пойдемте со мной.
Элиз подвела их к подвалу, где был люк в канализационную систему. Его прикрывала чугунная крышка.
— Спуститесь туда, пойдите налево. Это будет против течения. Там вы, наверное, встретите Марию. Возьмите ее с собой. Домой ей не следует возвращаться. Когда доберетесь до седьмого люка, можете подняться наверх. Идите скорей!
Когда они спустились и закрыли за собой люк, Брюлон пожурил Фриссона.
— Спешишь ты всегда. Хватаешься за первое, что попадает в руки! Какой толк от твоей гранаты? Чего доброго и наших убил бы. ...А вот и Мария? Пойдем с нами, детка, с мартовскими котами.
— Так это вы там устроили шум?
— Мы, — засмеялся Брюлон. — А ты тоже молодец, не растерялась.
...Улыбаясь, Фриссон направился к своим подчиненным, стоявшим на страже на улице Кардинала.
— Тиссе, можете идти домой. Передайте Шарону, что он свободен. Нужно, чтобы вы оба пришли в префектуру завтра рано утром. Будет работа. Спокойной ночи.
— До свидания, господин инспектор, — ответил Тиссе.
Брюлон
Когда Фриссон ушел, Брюлон отнес посуду на кухню. Фламмарион обиделся, что его не выпустили гулять, и забрался под диван. Брюлон вымыл и убрал посуду, затем вернулся в столовую.
Задребезжал телефон.
— Алло, Альберт слушает.
— Говорит Пьер, Пьер Дево! Добрый вечер!
— Добрый вечер! Давно вернулись? Как живете? Как Аннет?
— Вернулись несколько дней назад. Живем хорошо. Аннет здорова и стоит рядом со мной, посылает вам поцелуй.
— Поцелуй ее за меня. На днях приду, сам чмокну.
— Папа Альберт, у нас к вам просьба.
— Ну, ну, давай.
— Не знаете ли вы что-нибудь о Гансе Шредере? Аннет уверяет меня, что видела его в тридцать девятом, в сороковом годах в Страсбурге в форме гестаповца.
— А что? Он вам чем-нибудь мешает сейчас?
— Как вам сказать? Он... Нет! Лучше расскажу по порядку. Мы его встретили на пароходе, ели за одним столом. Типичный немец. Кроме него и его жены, был еще американец Флеминг, который нам очень понравился, и монахиня сестра Сесилия.
— Пестрая компания!.. — усмехнулся Брюлон.
— Монахиня оказалась преподавательницей математики и физики. Сейчас она в Сорбонне учится на магистра. Хочет стать профессором университета.
— Любопытная особа.
— Да, очень. Причем довольно миловидная. Этот Шредер очень интересовался Флемингом, тайком фотографировал его, допытывался его адреса. Вчера он пришел к нам, посидел десять-пятнадцать минут, побежал за вином и через полчаса вернулся. Кстати, этим он помешал нам встретить Флеминга в кафе «Клюни».
— Что же странного в этом?
— В девять вечера не так просто купить вино! Кроме того, Флеминг не пришел. Мы должны были встретиться с ним в кафе «Клюни» в девять, но так как пришел Шредер, мы остались дома, Флеминг должен был прийти к нам, если нас не будет в кафе. Он не пришел.
— Это еще ничего плохого о Шредере не говорит. Кстати, можешь описать этого американца?
— Он высокий, худой, серые, глубоко посаженные глаза, большой нос, уши немного торчат, заметный кадык, почти лысый, седой, лет пятидесяти—пятидесяти пяти.