— Скажи пожалуйста! — Богаев помолчал, откашлялся. — М-да! Только нечистой силы нам и не хватало. Может быть, Михаил, тебе все это померещилось?
Рузаев пожал плечами.
— Не хотите верить на слово — проверьте. Как говорил философ: “Существует только один заменитель воображения — опыт”5.
Гаспарян иронически приподнял бровь, хотел вставить какое-то едкое замечание в адрес Рузаева и его эрудиции, но посмотрел на Ивашуру и передумал.
— Ладно, утро вечера мудренее, — сказал Ивашура. — Предлагаю отложить анализ рассказа Михаила на утро. Главное, что он… — Игорь хотел добавить: главное, что Михаил жив, — но сдержался.
Одинцов пожелал всем хорошо отдохнуть и ушел. Гаспарян разделся, нырнул в свой спальник с головой: он спал под Ивашурой. Богаев посидел еще несколько минут, растерянно поглядывая на Рузаева. Ему хотелось поговорить, но он боялся показаться смешным.
— Поешь, — спохватился Ивашура. — У нас есть банка сгущенки и хлеб. Сурен, куда ты дел сгущенку?
— В шкафу с обувью, — ответил Сурен из спальника.
Рузаев подумал и согласился.
— Можно и подкрепиться, оголодал маленько.
— Звонили из райкома, — проговорил Богаев, не глядя на Ивашуру. — Толчки пульсаций разрушают здания города, жертв пока нет, но…
Ивашура молча залез в спальный мешок.
Богаев посмотрел на него с некоторой рассеянностью, покашлял в кулак.
— У них тут в десяти километрах газопровод, боятся, что трубы не выдержат…
Молчание.
— Надо что-то делать, Игорь.
— Надо, — отозвался наконец Ивашура. — В первую очередь надо создать правительственную комиссию, которая только и правомочна решать все организационные вопросы.
Богаев оживился.
— Я тоже так думаю. Зачем нам одним брать на себя ответственность такого масштаба? Нужна компетентная… — Он замолчал, заметив взгляд Ивашуры, заторопился. — Ну, я тоже пойду. Желаю приятных снов.
Он ушел.
Рузаев ел сгущенное молоко и прихлебывал из чайника.
— Не думал, что старик так боится ответственности, — глухо проговорил Гаспарян из спального мешка. — Дома, в Центре, он казался мне более решительным. Возраст, что ли, подошел?.. Да минует нас чаша сия!
— Тебе это не грозит, — буркнул Ивашура. — Ты помрешь раньше, причем из-за длинного языка. Нигде от вас покоя нет. Михаил, сможешь показать место, где выбрался из “тумана”?
Рузаев подумал, не переставая жевать.
— Вообще-то не уверен, но попробую.
Ивашура больше ничего не спросил. Рузаев погасил свет в вагончике и лег сам. В наступившей тишине отчетливо похрапывал эксперт Валера, умевший ночью отключаться до состояния абсолютной нечувствительности к внешним раздражителям, потрескивали горящие поленья в печурке, да сквозь тонкие стенки просачивался в теплушку равномерный шум леса.
Наутро после завтрака Старостин собрался уезжать и перед отъездом собрал в штабе руководителей экспедиции и командиров приданных ей войсковых частей.
— Я убедился, что явление Башни не только уникально с научной точки зрения, — сказал он, — но и представляет огромную опасность для людей и несет колоссальные убытки хозяйству района. Поэтому следует принимать какие-то решительные меры. Первое и самое важное — остановить рост Башни, второе — установить контакт с пауками, потому что именно они, с моей точки зрения, главные действующие лица во всей этой кутерьме. Мнения ученых о том, что такое Башня, я выслушал и понял, что оригиналов среди вас много, а истину вы видите только во сне, да и то не каждый. Примите это не как упрек вашей компетентности, задуматься и даже просто восхищаться есть чем. Я сейчас уезжаю, а дня через три ждите правительственную комиссию. Она и будет решать, что делать дальше. А пока выслушайте… ну, если и не приказ, то указание: к Башне ближе, чем на три километра, не подходить! Все намечающиеся эксперименты согласовывать прежде с начальником экспедиции Ивашурой. Риск свести к минимуму! Ясно? Но с другой стороны… — Старостин пожевал губами. — Ускорьте исследования, сведите накопление сведения в единую систему. Необходимо знать точно, что такое Башня, прежде чем принимать кардинальные меры. Вопросы ко мне есть?
Ученые и командиры молчали.
Старостин уехал. Одинцов улетел еще ночью, никого не предупредив. Ивашура передал бразды правления деятельностью штаба Гришину — Богаев уехал в райцентр, забрал Рузаева с Гаспаряном и отправился искать точку выхода Михаила из “тумана”.
Вертолетная стоянка по совету Старостина была перенесена на триста метров южнее, на лед замерзшего озерца, окруженного редким сосняком: отсюда было удобнее загружать машины аппаратурой, топливом, держать связь со всеми подразделениями экспедиции и с городом, благо дорога в город пролегала рядом. Сосны здесь росли какие-то жалкие, искривленные, будто пораженные болезнью. Дорога в райцентр пролегала, огибая озерцо, и исчезала в стене мрачного бора, за которым, как знал Ивашура, до самого города шло поле озимой пшеницы.
Вертолет поднялся выше сосен, и Башня выросла над лесом геометрически правильной голубовато-серой горой, неправдоподобная и неестественная этой своей геометричностью, расцветкой и размерами, не труба, не башня, не колонна — конец “земной оси”!
Ивашура включил рацию.
— Пятый, ответьте первому.
— Я пятый, вас слушаю, — отозвался командир роты оцепления.
— Отодвиньте посты на четыре километра от Башни. Ближе никого не пускать до особого распоряжения.
— Принял, выполняю.
— Связь-два, ответьте первому.
— Слушаю, Игорь Васильевич. — Характерный говорок Гришина.
— Переключите сеть оповещения на мой канал. Как только наблюдатели заметят что-нибудь подозрительное, пусть дадут знать.
— Хорошо, сейчас предупрежу.
Вертолет приблизился к Башне и пошел вокруг нее на высоте ста метров. Внизу медленно проплывала снежная целина, рощицы хилых осин, желтые и коричневые пятна высохшей болотной растительности, распаханное поле.
— Нет, надо подойти ближе, — сказал Рузаев. — Помню, что бежал по взломанным пластам земли.
Пилот искоса посмотрел на Ивашуру, и вертолет повернул к Башне. Под ним показалась перепаханная катаклизмом земля: валы, ложбины, трещины, холмы и провалы с зеркалами черной воды, курившимися белесыми дымками. Дальше, до подножия Башни, снега уже не было совсем, разрушения ландшафта все больше увеличивались, а потом шел дымящийся до сих пор почти двухсотметровый вал почвы, смятой давлением стен Башни.
— Похоже, здесь, — неуверенно проговорил Рузаев.
Пилот остановил машину в воздухе.
Рузаев несколько минут разглядывал местность под вертолетом, никто ему не мешал. Наконец, он указал рукой чуть в сторону:
— Кажется, у этой глыбы.
Ивашура кивнул, пилот повел вертолет на посадку. Рузаев первым выбрался из кабины, прошелся возле вздыбленной каменной плиты до трещины в земле, постоял задумавшись. Гаспарян подошел к нему, заглянул в трещину, хмыкнул, потом отошел к каменной глыбе.
— Гранит, — сказал он, всматриваясь в зернистую поверхность глыбы. — Откуда он здесь, в болоте? Кругом не то что гор — холмов порядочных нет.
Ивашура, оглядываясь по сторонам, приблизился к нему.
— Дропстон. След ледника. В здешних местах таких камней много. Ну что, Михаил? Здесь?
Рузаев, очнувшись, почесал за ухом.
— Не уверен, шибко темно было… Да и что нам даст место моего “воскрешения”? Объяснить, где я пробыл более двенадцати часов, оно не поможет.
— Как знать. Дело в том, что исчез ты тоже в этом месте. Упавший вертолет лежал чуть подальше, вернее, ближе к Башне. А эта глыба была еле видна, одна макушка торчала.
Рузаев снова начал разглядывать местность. Потом кивнул.
— Ты прав. Вертолет лежал левее и ближе к… — Он вдруг замолчал. — Посмотри-ка на тот бугор. Ничего не замечаешь?