Нисон Александрович Ходза
Конец Дракона
СЫНОК
В жаркий воскресный день я сидел на берегу Финского залива. Это, пожалуй, было единственное место на побережье, где по воскресеньям не раздавались гулкие удары по мячу и не слышался визг ребятишек.
Здесь было тихо. От берега до самого шоссе тянулось тенистое кладбище, и люди берегли торжественный покой этого места. Только жадные чайки с пронзительным писком носились над водой.
Автобус в город уходил через сорок минут, можно было не торопиться, и я решил побродить по кладбищу.
Одна из кладбищенских тропинок привела меня к зеленой, свежеокрашенной решетке.
На обелиске я увидел надпись:
ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ АНТОНЕНКО
Род. 21 /VIII 1927 г. Погиб 5/Х 1941 г.
Разведчик отечественной войны
Буйно цветущая черемуха росла у самой могилы, как бы оберегая ее от ветров и ливней. С прикрепленного к обелиску портрета на меня пристально смотрели ясные мальчишеские глаза.
«Ребенок, совсем еще ребенок! - горько подумал я. - Проклятая война!»
Шаги за спиной прервали мои невеселые мысли. Я оглянулся. У решетки стоял какой-то человек. На широкие плечи незнакомца был накинут морской китель. Он молча прошел внутрь ограды, точно не замечая меня, сел на узенькую скамейку и облокотился на врытый в землю столик.
Я понимал, что мне надо уйти, что я здесь лишний, но, сам не знаю почему, сказал:
- Ужасно!.. Мальчик… Погиб, не успев начать жить, ничего не успев сделать…
Незнакомец поднял голову, и тогда я заметил на его смуглой щеке глубокий рубец.
- Ничего не успев сделать… - повторил он мою фразу. - Где вы были во время войны? - неожиданно спросил он.
- В Ленинграде. А что?
- Вы помните, как фрицы в сорок первом обстреливали наш город?
- Еще бы! Сколько раз валялся под обстрелом! Можно сказать, чудом жив остался…
- А может быть, и не чудом, - тихо проговорил моряк.- Вы не допускаете такой странной мысли… вдруг вы своей жизнью обязаны совсем неизвестному вам мальчику?
- Не понимаю…
- Понять нелегко…
Моряк невесело улыбнулся, вздохнул и вдруг повелительным жестом указал мне на место рядом с собой.
- Огородников моя фамилия, - сказал он сипло.- Петр Сергеевич Огородников. Капитан-лейтенант в отставке…
Я понял, что услышу рассказ о мальчике. И не ошибся. В этот час я действительно узнал о подвиге петергофского пионера Георгия Антоненко.
Война застала Огородникова на флоте старшиной первой статьи. Однако воевать ему на море долго не пришлось. В конце июля его списали в морскую пехоту и назначили вскорости командиром полковой разведгруппы.
Это были горькие дни. Немцы жали со всех сторон, и в августе докатился полк Огородникова от Пскова до Петергофа. Вот тогда он и увидел в штабе полка Георгия Антоненко. Мальчик держал в руке исписанный карандашом листок из ученической тетради.
Командир полка, измотанный боями, даже не стал читать его заявление.
- Война не пионерский парад, - сказал он зло.- Нам нужны солдаты, а не юные барабанщики!
Расстроенный Антоненко вышел из штаба; смеркалось, и он не представлял, куда ему теперь деться. Мать - в Ораниенбауме, в Петергофе, где был их дом, немцы.
Идти в Ораниенбаум Жора боялся. Он знал: оттуда эвакуируют всех подростков. А уж из тыла, конечно, не было никакой возможности попасть в действующую армию.
После недолгого раздумья Жора решил заночевать в лесной сторожке, чтобы утром снова попытать счастья в другой воинской части.
Едва он углубился в лес, как встретил знакомую бабку - тетю Улю. Она работала в Петергофе, в заводском общежитии. Ее знал весь Петергоф. Потому что она была единственным неграмотным человеком на весь городок. Когда ее уговаривали научиться хотя бы читать, старушка только посмеивалась. Посмеивалась и приговаривала:
- Я и без грамоты, родненькие, неплохо живу. Зарплату мне платят, как грамотной. Дай бог здоровья советской власти!
Это у нее присказка была такая: «Дай бог здоровья советской власти!»
И вот сейчас Жора встретил ее в лесу. Мальчик не удивился. За последние дни все так изменилось, что никто ничему не удивлялся. Оказалось, что старушка бежала из Петергофа и сейчас пробирается в Ораниенбаум.
- Заблудились вы, тетя Уля, - сказал Жора.- Вам в другую сторону.
Он объяснил ей, как пройти в Ораниенбаум менее опасной дорогой. Старушка долго благодарила его, называла себя темной неграмотной дурой, ругала по всякому немцев, а потом вдруг спросила: