Рядом окоченевшие ребята тоже шевелили синими губами:
Умолк баян, перестали шевелиться губы ребят.
- А теперь - вниз, в столовую! - выкрикнул затейник. - Шевелитесь, красавцы-молодцы!
Этой минуты ждали все, ждали напряженно, нетерпеливо. Но никто после слов баяниста не вскочил, не побежал к лестнице, не издал радостного возгласа. Тем же замедленным шагом ребята спустились по широкой лестнице, прошли в небольшую столовую и сели за столы. В столовой было теплее, чем в зале. «Здесь бы сосулька оттаяла», - подумал почему-то Генка.
Ребята сдернули рукавицы и опустили воротники. Некоторые даже расстегнули пальто и сняли шапки. И каждый держал в руках драгоценный талончик с надписью: «ЗАВТРАК. ЧАИ».
Из боковых дверей появились три официантки. Они несли подносы, уставленные маленькими тарелками. На каждой тарелке лежала котлета, немного ячневой каши и тоненький ломтик черного хлеба. Появилась еще одна официантка. На ее подносе стояли кружки с чаем и лежали ириски.
Краснощекая с блестящими глазами официантка двигалась легко, и голос у нее был громкий и властный:
- Талоны приготовили? Начинаем раздавать!
Она поставила поднос почти рядом с Генкой - и запах жареных котлет мгновенно наполнил всю комнату. Генка с наслаждением втягивал в себя волшебный аромат, и глаза его сейчас ничего, кроме котлет, не видели.
- Мне на двоих, - сказал он и протянул краснощекой официантке два талончика.
- Еще чего! - строго сказала официантка. - Каждому одну котлету, один чай, один ирис!
Сунув оба талона в карман ватника, она поставила перед Генкой тарелку с котлетой, ириску и кружку теплого чая.
У Генки перехватило дыхание.
- Это же не мое, это Тимкино, - выдавил он из себя.
- Сам же признаешь, что не твое! А еще, наверное, пионер! Стыдись! - укоризненно сказала официантка и удалилась, громко стуча каблуками аккуратных сапожек.
Генка тупо смотрел ей вслед и почему-то думал, что вот сейчас она вернется, скажет, что пошутила, и поставит на стол еще одну тарелку с котлетой. «Ну конечно, так и будет, иначе и быть не может».
Но официантка не возвращалась. Соседние ребята давно уже принялись за еду. Они ели молча, медленно, кладя в рот крошечные кусочки. Все старались продлить подольше это наслаждение.
Наконец до сознания Генки дошел весь ужас случившегося. Произошло самое страшное, что пришлось ему испытать за все шесть месяцев войны, Генка знал, что делать, когда враги бросают на город «зажигалки», знал, как оказать первую помощь раненому; он не пугался мертвых и не терялся при самых жестоких артиллерийских обстрелах. Но сейчас он чувствовал себя беззащитным, несчастным, беспомощным.
Ребята вокруг сосредоточенно ели. Генка взглянул на свою тарелку и при виде котлеты, политой янтарным жиром, на какую-то минуту забыл обо всем, что произошло. С новой яростью им овладело одно только чувство - голод!
Он подцепил на кончик чайной ложки комочек ячневой каши, сразу же проглотил его и потянулся за новой порцией.
«Какой я дурак, какой я дурак, - думал с отчаянием Генка. - Я мог есть ее каждый день, сколько хочу, хоть котел! Всякую кашу! Пшенную! Рисовую! Гречневую! Гороховую! Овсянку! Мучку! Ячневую! Мог есть с маслом, с молоком, с сахаром, с вареньем, с медом! А я не ел!.. Не ел! И котлет не любил!»
Он дотронулся ложкой до котлеты и вдруг вспомнил отекшее лицо Тимки, его серые губы, его запавшие глаза…
Генкин сосед, покончив с едой, заложил за щеку ириску и смачно прихлебывал чай. Он заметил нетронутую котлету на Генкиной тарелке и сказал со злобой:
- Сытый!.. Зачем пришел?
Но Генка не слышал его слов. Совсем другие слова слышались ему сейчас. «Принесешь, да? Тогда я не умру… Не умру…»
В комнате вновь появилась краснощекая официантка.
- Кончай, ребята! - бойко прокричала она. - Сейчас другие придут! Все хотят есть! Точно!
Не отрывая глаз от котлеты, Генка расстегнул сумку и вытащил оттуда кофейную банку.
Он возвращался домой. По-прежнему горел дом, по-прежнему никто не тушил его. Впрочем, Генка сейчас ничего не замечал, он все время думал о несъеденной котлете и ячневой каше. Поймав себя на этих мыслях, он рассердился: «Опять я об еде! Нельзя о ней думать! Надо о другом». Вот идет штыковой бой. И он, Генка, врывается в немецкий блиндаж. На него бросаются два эсэсовца. Генка срезает их очередью из автомата. И тут он замечает третьего фашиста. Фашист стреляет! Мимо!