«Хенде хох!» - кричит Генка и наставляет на фашиста автомат. Гитлеровец поднимает вверх руки, и Генка благополучно приводит немца в штаб…
Когда Генка думал о подвигах, он переставал думать о еде. Но на этот раз ничего не получилось. Голод не оставлял его, а идти становилось труднее с каждым шагом. «Вдруг я не дойду до дому? - ужаснулся он.- Меня подберут и отвезут в госпиталь. А Тимка ничего не узнает. И подумает, что я съел его котлету…»
У самого дома Генка увидел дворника.
- Тетя Дуня, помогите мне подняться, - сказал он, чувствуя, как кружится голова.
- Айда, герой, под ручку! - произнесла без улыбки тетя Дуня.
Она проводила его до четвертого этажа и, ничего не сказав, тяжело ступая, медленно начала спускаться вниз.
Дверь в Тимкину квартиру оказалась открытой. Пробираясь по темному коридору, Генка с тоской подумал:
«Никогда мне не совершить подвига… никогда…»
КОНЕЦ ДРАКОНА
Как я бежал из плена - история длинная. При случае я расскажу ее. А сейчас расскажу только о том, как свела меня судьба с дядей Иваном и что случилось с нами в октябре сорок первого года. Столько лет прошло с тех пор, но многое живет в моей памяти так ясно, точно остановилось время и снова я школьник, а не учитель рисования.
Было мне тринадцать лет, когда в деревню нашу, под Лугой, с воем и грохотом ворвались немецкие мотоциклисты. В рогатых стальных касках, в огромных очках-консервах, они носились по деревне точно бешеные, поливая огнем пулеметов притихшие дома, пустынные улицы и ошалевших от грохота деревенских собак.
Они умчались, сгинули в дорожной пыли, оставив нам свою «власть» - двух предателей - полицаев.
Я жил в просторной избе вдвоем с дедом, потому что отец мой воевал на флоте, а мать умерла перед войной. Двадцать пятого августа - я это число запомнил - объявили нам полицаи, что Гитлер взял Ленинград. А через день на дверях бывшего клуба появилась карикатура, нарисованная красным карандашом: на адмиралтейском шпиле, проткнутый насквозь, торчал Гитлер с перекошенной рожей. Под рисунком была надпись печатными буквами: «Фюрер в Ленинграде! Хайль!»
Не знаю, как чертовы полицаи разнюхали, что я рисовал разные карикатуры в колхозной стенгазете. Они нагрянули к нам с обыском, все перерыли, перевернули, нашли пионерский галстук, фотографию моего отца - мичмана Балтийского флота - и красный карандаш. Этого было достаточно, чтобы избить деда до полусмерти, а меня упрятать в концентрационный лагерь под Веной.
Лагерь был огромный - целый город. Во все стороны тянулись деревянные бараки, а в центре была большая площадь. На площади стояла виселица. По перекладине ее, переваливаясь с боку на бок, частенько разгуливала ворона.
Никогда не забуду, как испугался я, увидев первых заключенных. Обросшие, грязные, они были одеты в одинаковые полосатые куртки и такие же полосатые штаны. И у всех на спине большой номер. Каждый шаг заключенных сопровождался глухим монотонным стуком. На их ногах вместо ботинок были деревянные колодки.
На мой рост подходящих штанов и куртки не нашлось. Я закатал рукава и штанины, а в деревянные колодки напихал травы, чтобы они не сваливались на ходу. На спине моей куртки накрепко был пришит номер: 35211. Отныне я обязан был отзываться не на свое имя, а на номер: тридцать пять тысяч двести одиннадцать! Не человек, а номер!
Рядом со мной на нарах оказался заключенный номер тридцать две тысячи четыреста сорок. Я не мог сразу понять, стар он или молод, но все его звали дядя Иван, и я тоже стал звать его так. Дядя Иван был совсем плох. В плен он попал раненый, по дороге в лагерь бежал, но фрицы поймали его, избили, а потом вывернули назад руки и подвесили на крюк. Он висел, а кровь из незажившей раны капала и капала на грязный дощатый пол. Его сняли с крюка, окатили холодной водой и, когда он очнулся, заставили смывать с пола кровавые пятна.
Особую ненависть к дяде Ивану почему-то питал помощник коменданта лагеря - Краузе. Он посылал дядю Ивана на самые тяжелые работы, за каждый пустяк наказывал и однажды натравил на него овчарку. После этого дядя Иван две недели лежал в лазарете.
Работа в лагере начиналась в пять тридцать утра. Дядя Иван с напарником возил на строительство котлована цемент. А наша бригада строила кирпичный дом для эсэсовских офицеров. Я таскал по узеньким, шатким мостикам кирпич на площадку третьего этажа. Бригадиром у нас был гамбургский уголовник Отто. Он ограбил продовольственный склад и угодил за это в концентрационный лагерь. Отто изо всех сил старался выслужиться перед начальством. Он не расставался с дубиной и, не задумываясь, пускал ее в ход.