Я все понял. Штамм обнаружил мой тайник, когда избивал меня колодкой. «Только бы не узнал, кого я рисовал…»
- Кто есть на этот рисунок?
- Отец… Мой отец… Майн фатер… - сказал я почему-то по-немецки.
- Красный щенок! - прошипел эсэсовец. - Я есть не дурак! Это есть Ленин! Переодетый. Я был в Россия. Я видет там этот портрет… Тебе будет казнь!
Страх сковал меня. Теперь я погиб! Только чудо могло меня спасти. Но мне шел уже четырнадцатый год, и я твердо знал: чудес на свете не бывает.
- Ты должен целовать мой рука, что я есть добрый,- сказал вдруг чужим голосом Штамм. - Я буду не делать рапорт начальству. Ты меня понимаешь?
- Так точно, господин унтер-офицер! - «Значит, чудеса все-таки бывают!» - пронеслось в моей голове. А Штамм продолжал:
- Ты должен выполнять то, что я тебе буду приказать… Тогда все будет хорошо… Ты понимаешь?
Я молчал. Но Штамм не нуждался в моем ответе. Он не сомневался, что я выполню сейчас любое его приказание.
- Прекрасно! Ты есть разумный малшик. Слюшай меня. В вашем бараке есть коммунисты. Ты будешь сказать мне их номера, тогда я буду рвать твой рисований. И все будет… как это по-русски? Все будет шитомыто…
- Я про коммунистов не знаю, - сказал я и закрыл глаза, ожидая удара.
- А ты хочешь болтаться в петля? - Теперь голос Дракона уже не урчал. - Если завтра вечером не скажешь хоть про один коммунист, будет казнь.
Он ушел. Меня трясло. Чтобы не упасть, я оперся на лопату. Назвать номера коммунистов! Я знал только одного коммунист а в нашем бараке - дядю Ивана. Надо выбирать: смерть или предательство. «Нет, нет, нет,- твердил я в ужасе. - Я не буду предателем!» Но тут же дыхание перехватывала другая мысль: «Значит, я живу последний день? И никогда больше не увижу отца… и деда не увижу… и вообще ничего, ничего никогда не увижу…» Тяжело шлепая крыльями, вблизи опустилась ворона. «Та самая, что торчит на перекладине виселицы!» - с ужасом подумал я. Ворона хрипло каркнула и полетела дальше.
Я не заметил, как подошел дядя Иван. Из-за грязных, лохматых туч выглянуло солнце и осветило его лицо. Глаза его, тусклые, глубоко запавшие, казалось, ничего не видели, синие губы были плотно сжаты.
- Я был здесь,-проговорил он медленно. - Отдыхал за кучей цемента… Я все слышал… Не отчаивайся. .. выход есть.
- Какой, дядя Иван, какой?
Тяжело вздохнув, дядя Иван взглянул почему-то на свои ладони, и мне казалось, что прошло не менее часа, прежде чем он выговорил:
- До победы мне не дожить. .. дело ясное… Одно меня гложет - умру я без всякой пользы… Слушай, Серега… Завтра после поверки скажешь Штамму, что номер тридцать две тысячи четыреста сорок - коммунист, и он отстанет от тебя. Все равно мне погибать, так хоть тебя вызволю… Тебе еще жить и жить… Может, отомстишь…
Он умолк, не спуская с меня тусклого взгляда.
- Не смейте так говорить, дядя Иван Не смейте! - крикнул я, забыв, что меня могут услышать.
Он положил мне на плечо руку и сказал после не-долгого молчания:
- Ладно, может, что и придумаем. Вытри слезы и давай работать.
Мы взялись за лопаты.
Я видел, что дядя Иван погружен в свои мысли, о чем-то упорно думает, изредка бормочет что-то вслух. Мне удалось разобрать обрывок фразы -смысл ее я понял спустя много дней: «…доктор поможет.. . посоветует…»
И вот мы снова лежим на нарах. Я не сомневался, что это последняя ночь в моей жизни. Я не плакал, только мне все время было холодно и меня трясло.
- Дядя Иван, - попросил я, - если доживешь до победы, найди отца моего… Богатова Петра Григорьевича. .. Скажи ему все…
Я почувствовал на своей голове его ладонь… Он молча гладил меня по голове… И тогда я заплакал, схватил его руку и прижался к ней щекой.
Утром, как всегда, мы принялись за работу. Но думал я только об одном: с каждой секундой до вечера остается все меньше и меньше, скоро меня отдадут в руки гестаповцев.
Когда очередная вагонетка была нагружена, я приготовился толкнуть ее вниз.
- Погоди-ка, - остановил меня дядя Иван. - Я заметил трещину на рельсах.. . внизу… Покажу Дракону, - продолжал дядя Иван. - Когда подыму руку, толкнешь вагонетку, а до этого - жди!
Тяжело ступая, он стал спускаться.
Я остался один. Закрыв глаза, я представил себе виселицу на лагерной площади! Вот меня ведут… Нет, не ведут… Окровавленного, меня волокут по земле… На перекладине сидит жирная ворона… Нет!.. Нет!.. Я не хочу умирать!
Вскочив на ноги, я посмотрел вниз и увидел дядю Ивана и Дракона. Дядя Иван что-то объяснял Штамму, а Штамм мрачно слушал, размахивая плетью. Они подошли к подножию горки, дядя Иван ткнул пальцем в рельсы и отошел в сторону. Дракон остался стоять на месте, чуть склонившись над рельсами. Дядя Иван высоко поднял руку - я столкнул вагонетку. Она покатилась со скрипом вниз. Штамм сделал шаг в сторону. Когда вагонетка с грохотом достигла подножия, дядя Иван вдруг толкнул Дракона двумя руками в грудь и тот оказался под колесами груженой вагонетки. От слабости дядя Иван не смог удержаться на ногах и тоже упал рядом.