– Эх, Роберт, главное – не ошибиться. В партиях с королевой пока выигрывала только она сама. Мудрость, терпение и хитрость – не твои козыри, – Роберт меня не слышал. Он гарцевал впереди, удаляясь все дальше от нашей кареты…
А вести из Франции, и правда, приходили неутешительные. Джон Норрис просил у королевы помощи. Скупостью своей она тоже удивляла многих. Уже отправив войско в поддержку Наварре, казалось бы, надо продолжать начатое. Или вовсе отзывать англичан обратно на родину. Елизавета не делала ни того, ни другого. Создавалось впечатление, что она забыла про изначальные намерения. Решившись потратить некую сумму денег на французскую кампанию, далее королева упорно делала такой вид, словно она ничегошеньки не понимает. Что там от нее хотят? Средства на поддержание войска? Какого войска? Во Франции?
Отчасти, полагаю, Роберт тоже был прав, когда обвинял Норриса в невыполнении приказов королевы. Но он сам и находил этому простое объяснение:
– Пока приказ дойдет до Франции, Норрис уже поворачивает в ту сторону, в которую считает нужным, и успевает пройти большое расстояние. Порой ему там действительно виднее. Послания от Генриха до него доходят гораздо быстрее.
– Получается, на месте виднее?
– Часто так и есть. Ее Величество заваливают письмами с просьбой выслать денег на оплату солдатам. Елизавету подобные мольбы не трогают. Разбирайтесь как знаете.
Видимо, ситуация в итоге сложилась отчаянная. В мае Джон Норрис лично приехал в Лондон. Его встретили холодно. Не судят победителей. Постоянно проигрывающих судят еще как! Королева не забыла о провальном походе Норриса и Дрейка к берегам Испании. Дрейк никогда не терял расположения Елизаветы, потому что продолжал набеги на торговые корабли и приносил в казну доход. Норрису повезло меньше.
Мне сэра Джона было искренне жаль. Я знала его с раннего детства: Норрис вместе с моим отцом ездил в Ирландию. Несмотря на жестокость проводимой им политики, внешне сэр Джон производил очень приятное впечатление. Поэтому я никак не могла соединить в голове образ Норриса-воина и образ Норриса – друга семьи. Служил сэр Джон не только в Ирландии. Он еще сопровождал графа Лейстера в Нидерланды, а также сражался на стороне протестантов во Франции. Повсюду о нем вспоминали как о не ведающем жалости воине. Он не щадил ни своих солдат, ни самого себя. Жениться Норрис не собирался. Единственной страстью его жизни являлась война…
Почти месяц Норрис провел в Лондоне, пытаясь уговорить королеву выделить ему деньги. О, тактика Елизаветы была отменной! Она не любила отказывать прямо, говорить «нет» в лицо. Елизавета делала вид, что раздумывает, советуется с приближенными. Роберту доставляло удовольствие сидеть в ее комнате за столиком с шахматами или картами и обсуждать перспективы Норриса во Франции. Он не советовал выделять средства, он советовал отправить на выручку Генриху себя.
Упорству Роберта можно было позавидовать. Он выпросил у Елизаветы согласие. Но и ему она не говорила о конкретных сроках. Так, при дворе прогуливались без дела два человека, стремившиеся на выручку Наварре. Один ждал денег, второй – взмаха кружевного платка королевы. Оба посматривали друг на друга враждебно. Еще со времен Нидерландов отношения между сэром Джоном и Робертом были прохладными. Норрис недолюбливал графа Лейстера, а, соответственно, Роберт не жаловал тех, кто выступал против отчима. Сейчас противостояние увеличилось. Брат денег у королевы не просил. Ради военной славы он выражал готовность идти сражаться за свой счет. Что ж, продажи вина способствовали продвижению подобной позиции.
Я же занимала себя тем, что посещала все придворные балы и приемы. Замужние дамы обычно не вызывали у королевы гнева и желания отправить их подальше от себя. Она, как правило, мне ласково улыбалась и справлялась о здоровье детей. Такой чести женатые фавориты не удостаивались. Сие являлось привилегией дам.
Иногда я жалела, что мой муж – не сэр Джон или не порывистый Роберт. Тогда бы он рвался из дома, большую часть времени проводя за пределами острова. Несмотря на чуть ли не постоянную беременность, я оставалась привлекательной для мужчин, и за мной ухаживали.
– Ах, вы и есть муза Филиппа Сидни! О, Боже! – Далее кавалер выражал сожаление по поводу ранней смерти великого поэта либо продолжал засыпать меня комплиментами.