— Правильно.
— Создал её с именно такими свойствами, которые были необходимы для того, чтобы дать начало нам, и он знал, как это сделать, потому что изучал материю из своего собственного времени.
— Да.
Я был ошеломлён.
— Это не укладывается в голове. Это как… как…
— Это как быть своим собственным Богом, — сказала доктор Чжуан. — Мы создали нас по своему образу и подобию.
— Ну а что со «Стернбергером»?
— Вы читали дневник. Вы знаете, что другая версия вас сделала в самом конце.
— Да, но…
— Разве вы не видите? — спросила она. — Миссия «Стернбергера» была лишь одним из многих случаев, когда для исправления ситуации потребовалось путешествие во времени. Поток событий нуждается в периодических коррекциях. Вот вам и теория хаоса: вы не можете точно предсказать поведение любой достаточно сложной системы. Поэтому вы не можете просто создать жизнь и дать ей развиваться, как придётся. Время от времени вы должны подталкивать её в нужном вам направлении.
— То есть… то есть, по-вашему, кто-то решил, что история должна быть изменена для того, чтобы появились мы?
— Правильно, — сказала она.
— Но Брэнди из дневника писал, что он мог охотиться на динозавров или делать что-либо ещё, не боясь изменить историю — эти изменения ничего не значили.
— Уверена, что он верил в это — должен был верить, иначе никогда не сделал бы того, что должен был сделать. Было очень важно, чтобы он верил в эту ложь. Но он ошибался. Между «Стернбергером» в прошлом и точкой запуска в настоящем была натянута математическая струна. Изменения, которые он вносил, распространялись вверх по этой струне, изменяя, переписывая последние шестьдесят пять миллионов лет истории Земли, создавая мир, который мы знаем. К тому времени, как струна втянулась обратно в 2013, условия, сделавшие возможной постройку «Стернбергера», исчезли, и оригинальная временна́я линия была заменена нашей.
Я откинулся на мягкую спинку своего кресла.
— Вау…
— Действительно, «вау».
— А другая вы, которая изобрела машину времени?
Она опустила глаза.
— Я умна, но далеко не настолько. Я думаю, её создание было индуцировано.
— Индуцировано?
— Вызвано искусственно. Технология, должно быть, как-то была передана мне из будущего, возможно, с помощью ряда мелких намёков либо неожиданных результатов эксперимента, полученных благодаря удачному стечению обстоятельств.
— Но почему вы? И почему сейчас?
— Ну, возможно, что сейчас, в начале двадцать первого века, самая ранняя точка в земной истории, когда машина времени может быть построена, первый раз, когда имеются все необходимые технологии для того, чтобы соединить составные части вместе, даже не понимая до конца природу этих частей. По сути, это было необходимо, чтобы мы не понимали её до конца, для того, чтобы Брэнди поверил, что он порождает новую мировую линию, которую впоследствии покинет, а не изменяет одну-единственную реально существующую историю.
— То есть, вы больше не знаете, как сделать машину времени?
— Нет. Но она была. Она существовала. «Стернбергер» действительно отправлялся в прошлое и действительно изменил древнюю историю таким образом, чтобы наше текущее существование стало возможным.
— Но что случилось с тем другим Брэнди? И с другой вами?
— Они существовали ровно столько, сколько требовалось для выполнения промежуточной коррекции, для поворота истории в нужное русло.
— Нужное? Нужное кому? Каким-то силам в будущем?
Они кивнула.
— Тем, кем мы станем. Богу. Называйте это как хотите.
У меня голова пошла кругом.
— Всё равно не понимаю.
— Не понимаете? Путешествие «Стернбергера» было необходимо, чтобы внести исправления, но это также означало, что никаких других путешествий в эту часть прошлого быть не должно. После выполнения коррекции, после завершения темпорального хирургического вмешательства рана — или нет, разрез, так это называется — разрез должен быть зашит, целостность тканей восстановлена, чтобы предотвратить новые вмешательства, которые могли бы аннулировать коррекцию. — В её голосе послышалась тоска. — Я не смогу построить новую машину времени, и вы не сможете попасть в прошлое снова. Вселенная в заговоре против нас.
— С заговоре? Как? — И тут я понял. — О боже! Боже, Чинмэй, простите. Не могу передать словами, как мне жаль…
Она подняла взгляд, тщательно контролируя выражение лица.
— Мне тоже. — Она медленно покачала головой, и мы оба сделали вид, что не заметили единственной упавшей на стол слезинки. — Доктор Алми хотя бы умер сразу. — Она долго сидела в молчании. — Хотела бы я, чтобы так было и со мной.