Выбрать главу

Ева замолчала, как только оторвала глаза от листка, чтобы посмотреть на Хинеса. Насмешливая и даже злая улыбка мгновенно слетела с ее губ — так быстро обретает прежнюю форму подушка, после того как на нее перестают давить, — словно тайные нити, управляющие чертами ее лица, все сразу были внезапно перерезаны, и лицу всего лишь несколько секунд понадобилось на то, чтобы прийти в прежнее невозмутимое состояние. Хинеса рядом не было. Читая текст, она несколько раз бросала на него взгляд, в предпоследний раз — секунд десять назад, произнеся слово «сексапильная», а потом прочла еще одну фразу, и теперь ее взгляд наткнулся на пустоту там, где прежде стоял Хинес.

На сей раз уже Ева недоверчиво качает головой, не желая признать очевидное. Потом она издает стон, постепенно переходящий в горький всхлип. Но у нее еще теплится надежда — она срывается с места, обходит машину и даже наклоняется, чтобы заглянуть под нее. Все напрасно. Вокруг открытая местность, практически нет деревьев, за которыми можно было бы спрятаться, и никому не под силу взбежать по крутой насыпи за несколько секунд.

Ева еще какое-то время продолжает обходить машину — совершенно механически, подчиняясь инерции собственных шагов.

— Нет, нет, только не сейчас! — стонет она. — Не делай этого! Я любила тебя! Любила! Я простила бы тебя! Пойми… у меня сдали нервы. Не делай этого!

Ева останавливается и закрывает лицо руками. Сперва она стоит молча, но потом из уст ее вырывается жуткий долгий вопль, он зарождается как стон, а потом становится все громче и громче, пока не захлебывается в своей же звериной мощи, оставляя в горле хрипоту и боль.

Вопль смолкает. На этом открытом пространстве, где земля покрыта лишь мелким кустарником, нет эха. Тотчас снова воцаряется тишина, глухая и стойкая тишина, какая бывает в диких, необитаемых местах. Ева медленно отнимает руки от лица и несколько мгновений стоит неподвижно, сосредоточенно глядя куда-то остекленевшими глазами. Рядом с ней как ни в чем не бывало стоит машина, освещенная веселым утренним светом, а внутри сидит невозмутимый и безразличный ко всему происходящему человек.

Только теперь начинают слышаться звуки, которыми на самом деле наполнена тишина, — это едва заметное прерывистое жужжание мух, залетающих в салон машины. Неожиданно Ева, словно спохватившись, быстро берет пистолет, совсем недавно оставленный ею на капоте.

Она часто дышит, открывая рот и направляя туда страшный ствол. Когда он на несколько сантиметров проникает в рот, Ева смыкает губы, однако так, чтобы не касаться металла зубами. Потом она закрывает глаза — сперва мягко — и одновременно с выражением едва ли не облегчения выпускает воздух, потом зажмуривает их крепко-крепко, так что все лицо ее искажается, руки тем временем все тверже сжимают рукоятку, а один палец ложится на спуск; но Ева, все еще пытаясь как-то изменить положение пистолета, чуть поднимает ствол, который теперь скорее всего касается нёба. Она застывает на несколько секунд, ее бьет легкая дрожь — это результат как того статического усилия, которому подчинены ее мускулы, так и того жуткого сражения, которое разворачивается сейчас у нее в душе.

Но в конце концов напряжение все-таки спадает. Рот открывается, и оттуда медленно выползает, словно вдруг сделавшись слишком тяжелым, пистолетный ствол; потом рука опускается вниз и повисает вдоль тела — пистолет удерживают лишь самые кончики непослушных и совсем обессилевших пальцев.

И Ева начинает плакать — так и не открыв глаз, молча, судорожно, и плечи ее в нарастающем ритме вздрагивают. От плача лицо ее по-детски сморщивается, по нему текут потоки слез — неудержимых и все более обильных.

Ева

Автострада плавно поднимается вверх, с двух сторон ее окружает аккуратная садовая зелень, а также жилые и офисные здания, как это характерно для дальних пригородов. Линии, разделяющие темную ленту дороги, постепенно сливаются в одну и теряются где-то вдали, там, где асфальт блестит под раскаленными лучами полуденного солнца, выдыхая зыбкий пар, и чудится, что горизонт пылает чистым и прозрачным пламенем. Но такой эффект наблюдается только у самой поверхности, а уже чуть выше воздух совершенно чист, без малейших вкраплений, так что коробки жилых домов и окрестные холмы четко прорисовываются в этой чистоте со всеми своими деталями и цветовыми оттенками. Везде царит полный покой, обычно немыслимый в таких местах, и начинает даже казаться, будто ты смотришь на фотографию, на неподвижное изображение. В густой, обволакивающей тишине, нарушаемой лишь порывами легкого ветра, вдруг с пронзительной резкостью раздается крик хищной птицы, которая делает медленные круги очень высоко в небесной синеве.