Теперь мы находимся у Евы за спиной, на расстоянии в несколько метров. Мы знаем, что перед ней лежит город, хотя сами его еще увидеть не можем. Изнуренная дорогой Ева стоит тихо и спокойно, руки повисли вдоль тела, ноги слегка расставлены, то плечо, на котором теперь висит пистолет, слегка опущено. За последние дни она похудела, и со спины ее фигура кажется беззащитной и угловатой, как у подростка. Мы видим ее вьющиеся волосы, обвислую грязную футболку, неширокие бедра и ноги, которые в неподвижном положении словно изменили свою форму и стройность которых подчеркивают обтягивающие велосипедные трусы.
Эта минута тянется бесконечно. Мы не знаем, какие мысли бродят в голове у Евы. И даже не видим ее лица. Только вдруг угадываем в ней особое напряжение, когда ждешь, что в любой момент что-то может произойти.
Ева вздрагивает. Решительно начинает шагать в том же направлении, что и прежде, как будто ей удалось восстановить часть энергии и стойкости, которые помогали ей держаться в последние дни. Теперь дорога медленно идет под уклон — в сторону города, и мы со своей позиции наблюдаем, как фигура Евы постепенно — из-за смены уровней — исчезает: асфальт, который сверкает точно расплавленный, старательно заглатывает ее, сперва ноги, потом она словно проваливается по бедра, потом — по пояс, потом — по плечи. Она как будто погружается в скользкую и подвижную поверхность, и темная ее шевелюра, последние завитки, еще какой-то миг реет над слоем расплавленной ртути, отделяясь от асфальта и превращаясь в непоседливый шар, в черную точку, которая судорожно сжимается, пока не исчезает совсем.