Уго резко тыкает в кнопки мобильника, потом прощается, произнося привычные формулы вежливости, сует мобильник в карман, кладет трубку домашнего телефона на рычаг и долгим взглядом смотрит на аппарат — пристально, задумчиво, не мигая.
— А это кто еще на твою голову свалился?
В дверях снова появилась Кова — стройная, изящная женщина в джинсах и футболке — простых на вид, но, безусловно, совсем не дешевых. Кова выглядит весьма элегантно, и, хотя на лице ее не заметно макияжа, судя по прическе, она немало времени провела в парикмахерской. Кова продолжает стоять на пороге, дожидаясь ответа. Но он лишь что-то бурчит себе под нос и досадливо кривится. Потом трет рукой лоб, как человек, столкнувшийся с обременительным и неприятным делом.
— Ладно, не хочешь — не говори, мне, собственно, это не так уж и важно, — бросает Кова сухо и делает вид, будто собирается уйти. — Я же вижу, что для тебя тут какая-то…
— Нет, нет, подожди, пожалуйста, это и тебя тоже касается.
— Надо же! Ну раз уж это касается и меня тоже, потрудись все-таки объяснить…
— Знаешь, давай не будем… — На лицо Уго наплывает усталая гримаса. — Не будем ссориться из-за пустяков. Дело в том… дело в том, что тут нужно много всего объяснять, много такого, что ты вряд ли сочтешь интересным и…
— С каждым разом тебе становится все труднее объяснить мне что-то про свои дела…
— Ага! Точно! Хотя, как учат на курсах «личного роста» или как говорится в последнем учебнике по самовоспитанию, который ты штудировала, следует непременно обсуждать с мужем все, пережитое за день, да? Ну давай же, давай, действуй, улыбнись пошире… Разве в этих книгах не написано, что следует день-деньской ходить с дурацкой улыбкой во всю рожу, чтобы настраивать себя правильным образом? Позитивно!
— Твои наскоки с каждым разом становятся все грубее…
— Это вовсе не наскоки, дорогая, это форма защиты, я пытаюсь защититься…
— Ты ведь отлично знаешь, что я сходила на курсы «личного роста» всего один-единственный раз, чтобы только посмотреть, чтобы узнать, о чем, собственно, речь, и сразу тебе сказала: мне там не понравилось.
— Ну конечно! А кому пришлось вносить плату за целый месяц? Кому? Чужому дяде?
— Ну наконец-то ты заговорил о главном. Деньги! Деньги — вот самое важное для человека, который… который с пеной у рта твердит, будто он далек от всего материального.
Кова уже не стоит в дверном проеме — по мере того как разгорается ссора, она все ближе подходит к Уго. Он же тем временем успел сесть в кресло перед телефоном и всем своим видом изображает полнейшее равнодушие.
— Знаешь, я не был бы таким материалистом, — отвечает он, слегка поведя головой в ту сторону, где стоит Кова, но избегая глядеть на нее прямо, — если бы кое-кто тоже приносил в дом свое жалованье, пусть даже совсем мизерное…
— Так! Опять этот прокурорский тон! Нетрудно догадаться, что теперь последует: пришла пора напомнить, что актером ты не стал исключительно по моей вине, а потом с гордостью заявить, что ты-то всегда был мне верен… Есть чем гордиться!
Последнюю фразу Кова произносит, дав волю негодованию и едва сдерживая слезы. Уго же, наоборот, как будто еще больше успокаивается, по крайней мере всеми силами старается это показать.
— Ты вечно стремишься изобразить меня в карикатурном виде. А ведь и я мог бы ответить тебе тем же: стоит вспомнить, например, Еву Уилт[1] — и сходство будет налицо, но, к сожалению… мы существа куда более сложные.
— Опять ты уводишь разговор в сторону, опять прячешься за своей логикой и своей… невозмутимостью, будь она неладна. Ты сам прекрасно знаешь, что не смог стать актером только потому, что кишка была тонка, ведь за это надо было бороться… А ты струсил, побоялся, что не сумеешь добиться успеха. Да, именно, не бедности ты побоялся и не богемной жизни, как ты любишь повторять…
— Перестань ради бога, Кова, ну сколько раз мы с тобой это обсуждали, — перебивает ее Уго, в первый раз меняя линию поведения: голос его, во всяком случае, становится злым и мрачным.
— Думаешь, мы и вправду так уж бы бедствовали? Мой отец был готов помогать нам, а я… я ведь подыскала себе тогда…
— Да, — говорит Уго, резко вставая, — да, тебя ожидало блестящее будущее за прилавком магазина и нищенское жалованье. И его, конечно, вполне хватило бы на жизнь!
1