Хинес ничего не отвечает, он молчит и продолжает пристально вглядываться в бассейн, дыша ртом, втягивая и расслабляя живот — все медленнее и медленнее, делая все более долгие паузы между вдохами.
Мария — Хинес — Ньевес — Ампаро
Улица длинная, прямая и при этом довольно узкая, она плавно спускается вниз — к границе городка. Двух- и трехэтажные дома — одни совсем старые, другие, судя по всему, недавней постройки — вытянулись по обе ее стороны, вплотную примыкая друг к другу. Монотонное чередование фасадов с закрытыми окнами придает улице вид тесного коридора. Велосипеды сами катят под горку с постоянной и умеренной скоростью, так что нет нужды крутить педали, да и пользоваться тормозами тоже не приходится. Три женщины и один мужчина едут, положив руки на руль. Еще не наступил полдень, пока еще не наступил, но улица повернута так, что солнце сейчас всей своей мощью обрушивается на проезжую часть и тротуары, не оставляя ни клочка тени.
Несмотря на курортную — свежую и яркую — одежду велосипедистов и новые кроссовки, несмотря на то что велосипед — весьма приятное и очень даже веселое средство передвижения, у всех четверых серьезные и мрачные лица, все четверо хранят гробовое молчание, и тишину нарушает лишь вчетверо усиленный треск звездочек на задних колесах. Никто не произнес ни слова с тех самых пор, как несколько минут назад они оседлали велосипеды. Уже осталась позади половина улицы, когда мужчина — единственный мужчина в этом квартете — наконец подал голос.
— «Синее лето»… — бросает Хинес с горечью.
— Как странно… — говорит Мария. — Теперь мне его недостает…
— Кого?
— Уго.
Никто не реагирует на ее слова, ни у кого не хватает духу хоть что-нибудь добавить; слышно лишь беспечное и задорное потрескивание велосипедных звездочек. Вдали раздается собачий лай.
— А ведь двенадцати часов не прошло, — вдруг произносит Ньевес с упреком, при этом взгляд ее затуманивается. — Нет, это точно: двенадцати часов не прошло. Ибаньес… он дежурил последним, значит… это было всего…
Снова воцаряется молчание. Слева велосипедисты видят начало еще одной улицы, вернее переулка, и мельком успевают заметить, что он очень прямой и круто поднимается вверх. И только когда переулок остается позади, в мозгу снова вспыхивает только что проплывшая картинка и мозг подает сигнал: что-то в ней не так.
— А что это там было в самом конце? — спрашивает Ампаро.
— Я тоже видел, — откликается Хинес. — Скорее всего, собака.
— Нет, мне показалось… кто-то более крупный… — уточняет Ампаро.
— В любом случае нам надо как можно скорее выбираться отсюда, — говорит Хинес. — Смотри, вон уже видно шоссе!
— Разве это шоссе?
— Конечно, и ведет оно в Вильяльяну — я помню этот деревянный амбар.
Хинес нажимает на педали, и женщины делают то же самое. Через несколько десятков метров дома закончатся и с той и с другой стороны, а дальше дорога, поменяв наклон, потянется по уже вроде бы пригородным местам — отсюда видны складские помещения, редкие летние домики. Но пока велосипеды катят все еще по городу. Справа дома стоят сплошной стеной — без единого прохода. По первому впечатлению все боковые улицы ответвляются только слева, и здесь же вдруг возникает то лестница, то расположенная уровнем выше и обсаженная деревьями площадь с припаркованными на ней машинами, то еще одна улица, тоже спускающаяся вниз.
— Дела идут все хуже, — говорит Ньевес, не переставая крутить педали, — ведь такого еще не было… чтобы исчезли сразу двое. — И через пару секунд, не получив ответа, добавляет: — Наверно, нам следовало остаться в приюте…
— Рафа исчез в приюте, — сухо напоминает Хинес.
— Или двигаться на север…
— Если тебе нравятся горные дороги, то конечно… На севере совсем нет населенных пунктов — горы и только горы. Мы бы убили много дней на то, чтобы перебраться через хребты… Самым правильным и логичным было идти на юг, — говорит Хинес после короткой паузы, — здесь хорошие дороги и встречаются поселки и даже города, с каждым разом, заметь, все более крупные… На велосипедах мы завтра же будем в столице… Короче, мы поступили именно так, как велела логика…
— Что? — переспрашивает Ньевес.
Она немного отстала от остальных и не расслышала последних слов Хинеса.
— Я говорю, — повторяет Хинес, повернув голову, — что мы поступили…
— Хинес!
Душераздирающий вопль вырывается разом у Ньевес и у Ампаро, Мария тоже кричит, но в ее крике скорее звучит предупреждение. Огромный верблюд с грязной шерстью вдруг величаво выплыл откуда-то справа и перегородил им дорогу. Хинес увидел его в самый последний миг и чуть не врезался в него. Даже не пытаясь затормозить, он резко повернул руль влево и пролетел мимо, напрягшись всем телом. Мария сперва попыталась притормозить, но в результате вынуждена была повторить тот же маневр и все-таки задела верблюда, который на самом деле испугался не меньше людей и начал отступать со всей скоростью, которую позволяли ему немалые размеры и дряхлое тело. Это помогло Ампаро и Ньевес — они смогли беспрепятственно продолжать путь, хотя страх почти парализовал их. Верблюд тем временем двинулся прочь, демонстрируя свою заднюю часть и оставляя за собой тошнотворный запах.