Потом Ньевес на короткое время замолкает, словно надеясь, что кто-нибудь ей поддакнет. Но никто не произносит ни звука, и тогда снова слышится ее задыхающийся голос:
— Нет, правда… наверняка это не больно, и все же…
— Да замолчи ты, ради всего святого! — резко обрывает ее Ампаро. — Уже полчаса нудишь — все одно и то же!
— Просто… просто… Я не хочу исчезать! Нет… Не хочу умирать и не понимаю, как… как вы все можете… быть такими спокойными! Простите…
Отвлекшись, Ньевес неловко жмет на педали, и велосипед дергается, виляет, задевает за руль Марии, и теперь Ньевес надо приложить усилия, чтобы выровнять ход. Ампаро, не оборачиваясь к ней, отвечает, слегка приподняв лицо, на котором свежие капли скользят по уже засохшему слою пота.
— Неужели ты думаешь, что я… — говорит она, то и дело отдуваясь, — что мне не страшно? Но я по крайней мере… не извожу вас стонами и жалобами… молчу и глотаю дерьмо… Не знаю… как только у тебя хватает дыхания, чтобы… работать ногами и… одновременно…
— Знаешь, Ньевес, ты лучше на этом не зацикливайся, — говорит Хинес, — не думай… не думай все время о плохом…
— А о чем ты прикажешь мне думать? Это… ведь это не прекращается, не… так и не прекратилось, наоборот, чем дальше, тем только хуже и хуже!
Она все с большим трудом произносит каждое слово. Но по лицу ее не бегут капли пота, как у товарищей; можно даже подумать, что покрасневшая кожа излучает такой жар, что пот мгновенно испаряется, как только выходит из пор. И ведь нельзя сказать, чтобы Ньевес проявляла слабость или капризничала, когда группа шла пешком и потом проделала тяжелый путь на велосипедах, путь, который продолжается уже второй день. Нет, скорее она вела себя все это время стойко и с удивительной выносливостью, особенно с учетом ее полноты. Но, на беду, она испытывает маниакальную потребность все время говорить, что требует дополнительных усилий; кроме того, она ни за что не хочет хоть на сантиметр отстать от группы — а это тоже стоит ей немалого труда. Мария видит мучения Ньевес, поэтому она заставляет себя повернуться и обращается к ней уже более сочувственным тоном, хотя тоже задыхается:
— Не бойся… Не забывай… мы ведь все… мы с тобой.
— То, что… то, что должно случиться, — гнет свое Ньевес, — оно случится совершенно неожиданно… в любой миг…
Как только велосипедисты начали обмениваться репликами, движение группы утратило четкость; стали происходить легкие столкновения, которые могли закончиться падением; кроме того, заметно снизилась скорость, хотя на это повлияло еще и то, что дорога пошла — правда, едва заметно — в гору, чтобы потом опять устремиться вниз. Наконец едущий впереди Хинес внезапно остановился и опустил ногу на землю. Никто не врезался в него только потому, что малая скорость и подъем позволили сразу же затормозить, тем не менее все сбились в тесную кучу. Не обращая внимания ни на вздохи облегчения, ни на сердитые возгласы, ни на упреки Ампаро, Хинес поднимает голос, в котором звучат сочувственные, наставительные, но в то же время и властные нотки:
— Посуди сама, Ньевес… У нас нет другого выхода, кроме как ехать дальше… Мы просто обязаны ехать дальше…
— Но я боюсь, мне страшно! — всхлипывает Ньевес, которой все никак не удается выровнять дыхание. — Мне страшно от того, что вы такие спокойные… Вы ведете себя так, словно ничего особенного не происходит, и… вы шутите и все такое прочее… а ведь каждый раз, когда кто-нибудь исчезал, мы на что-то отвлекались… Это случалось, когда мы отрешались от тревог, то есть теряли бдительность!
— А ты считаешь, что если… — отзывается Мария, рубя фразы, чтобы во время длинных пауз успеть два-три раза вдохнуть и выдохнуть, — что если ты будешь все время начеку… если ты будешь непрестанно думать об одном и том же… тогда ничего не случится?
Ньевес пристыженно молчит, и в такой реакции сквозит что-то детское. Легко догадаться, что Мария попала в точку.
— Мы ведь понятия не имеем, как это происходит, Ньевес, — говорит Хинес, и его голос звучит ласково и сердечно, словно Хинес хочет таким образом компенсировать разделяющее их расстояние — ведь они так и не слезли со своих велосипедов, — мы не знаем, почему исчезают люди… Мы вообще ничего не знаем… Но я уверен в одном… мы ничего не изменим… никого не спасем, если станем без конца пережевывать ситуацию и ломать голову над тем… Но мы не должны опускать руки — это точно… надо действовать… а действовать сейчас — значит добраться до Вильяльяны.
— Но я просто не могу… не могу перестать думать…