Руль Ньевес, который уже и раньше задевал Ампаро, теперь сильно ткнул ее в бедро. Ньевес находилась по правую сторону от Ампаро, когда велосипеды остановились. Поэтому Ньевес оказалась, если здесь уместно такое выражение, в последнем ряду зрителей, разглядывающих ферму.
Ампаро собирается сделать выговор Ньевес, так как руль причиняет ей боль, но когда она оборачивается, Ньевес рядом нет: остался один лишь велосипед, который продолжает стоять, правда только за счет того, что опирается на бедро Ампаро. Ампаро вскрикивает. Хинес смотрит в ту же сторону и мгновенно понимает, что случилось.
— Ну вот! — выдыхает он как раз в тот миг, когда Мария оборачивается, а велосипед Ньевес, отпихнутый Ампаро, падает на землю.
Мария — Хинес — Ампаро
Хинес, Мария и Ампаро сидят на заправочной станции, они прячутся под навесом от солнца и заняли стулья в таком месте, в каком в обычное время никому не пришло бы в голову расположиться, — именно там, где подъезжают для заправки и останавливаются машины. Прямо перед путниками стоят прислоненные к колонкам велосипеды, два из них — уже не те, что были раньше, эти снабжены корзинками, где лежат бутылки с водой и дорожная аптечка. За спинами отдыхающих стоит невысокое здание с кассой и магазинчиком. Большое прямоугольное витринное стекло валяется на земле — оно разбито вдребезги, а из рамы кое-где по краям торчат острые осколки.
По всей видимости, заправочная станция работала, когда прекратилась подача электричества, и всякую деятельность пришлось тотчас прекратить. Нашим героям не удалось открыть дверь в магазинчик, которая действовала автоматически, и не долго думая они решили попросту выбить стекло. Правда, именно благодаря тому, что дверь оставалась закрытой, продукты сохранились в целости и в приемлемом состоянии. За минувший день путники не раз видели, во что превращали собаки и другие животные любую лавку со съестными припасами, если туда можно было попасть. Воспоминания эти заставили их и здесь выбрать из весьма небогатого ассортимента самые надежные упаковки — несколько треугольных бутербродов в фабричных пластмассовых коробочках, выставленных на безупречно белой полке витрины-холодильника, теперь уже успевшей нагреться.
Солнечные лучи падают косо, но воздух все еще жаркий, даже в тени, и свет, яркий и сияющий, пока не начал желтеть. Чуть поодаль, за границей тенистого квадрата, видны урны, ограда, залитый маслом асфальт и клумбы с высохшими стеблями. Взору надо улететь довольно далеко, почти к самому горизонту, чтобы различить синеву далеких горных цепей, затянутых сероватой летней дымкой.
Мария и Хинес тщательно и недоверчиво обнюхивают бутерброды, извлеченные из пластиковой упаковки, и только потом молча принимаются их жевать. Они едят без малейшего аппетита, с угрюмым и подавленным видом, погруженные в собственные мысли, взгляд их блуждает где-то совсем в ином месте.
Ампаро тоже поглощает доставшийся ей бутерброд безо всякой охоты, но на лице ее застыло выражение тупого безразличия, вернее какой-то бездумной рассеянности, которая маскирует истинное состояние души. Вяло пережевывая сухие куски, Ампаро поглядывает то в одну, то в другую сторону, на серые урны, на навес, в тени которого они сидят, и время от времени в глазах ее вспыхивают искры беззаботного любопытства, словно у ребенка, которого перевели в новый класс. Но внезапно, словно вспомнив о каком-то важном и спешном деле, она начинает рыться в карманах брюк, пока рука не выныривает оттуда, сжимая неведомый маленький предмет.
Мария искоса, стараясь делать это незаметно, следит за движениями Ампаро и досадливо морщится, разобрав, что в руке у той мобильник — точнее, в обеих руках, потому что она уже успела положить свой бутерброд прямо на землю. Марии хочется увидеть ее лицо, увидеть, какие эмоции вызывает в ней возня с телефоном, но Ампаро сидит, низко опустив и слегка наклонив набок голову, так что выражения глаз ее не угадать, глаза ее устремлены на телефон, кнопки которого она начинает нажимать с лихорадочным упорством.
Мария вроде бы собирается что-то сказать Ампаро и даже приоткрывает рот, но закрывает снова. Она издает некое подобие вздоха, тело ее слегка обмякает, и тревожный, задумчивый и невидящий взгляд упирается в велосипед, стоящий перед ней на расстоянии примерно четырех метров.
Хинес — он сидит с другой стороны, слева от Марии, — не заметил этих едва уловимых движений. Он поставил рядом с ножкой своего стула уже ополовиненную бутылку сока и с отсутствующим видом приканчивает бутерброд. Если судить по взгляду Хинеса, он напряженно о чем-то думает. Но вдруг течение его мыслей обрывается, взгляд становится напряженным, а движение челюстей замедляется, пока и вовсе не замирает. Теперь Хинес сидит не шелохнувшись — с полным ртом и с бутербродом, зажатым в двух руках на уровне груди.