— Вы прошли мимо жизни, Беняев, — только и сказал ему с горечью. — Люди за это время страну нашу сделали передовой в мире, а вы со стороны, словно в замочную скважину, подсматривали за жизнью, дрожа в своей келии, как суслик.
— Зачем вы так? — с обидой произнес Беняев. — Я тоже жил старался как мог. Не строили же люди социализм босиком. Подавай им обувь. Вот я и снабжал их. В артель не пошел из-за болезни…
— Какой же вы больной, если систематически занимаетесь кражей кожевенных товаров на фабрике и в артели, — наступал я на Беняева.
— Вы меня поймали на фабрике?
— На фабрике не поймали, к сожалению. Но вы принимали похищенные оттуда кожевенные товары и реализовали их, а деньгами делились с теми, кто их выносил из фабрики.
— Я этого не делал, — огрызался Беняев. — Связь с фабрикой и артелью мне не пришьете. Что касается найденного у меня сырья, так я купил его на рынке. Откуда я мог знать, что оно ворованное, на нем же нет штампа. Отпустите меня, печень беспокоит. Больной я человек.
— Больной? Сейфы грузить не больной был, вспомните-ка Одессу… — оборвал я Беняева.
— Откуда вы знаете? — с недоумением уставился он на меня.
— Знаем. И о золоте, которое вы скупали у цыгана. И о бриллиантах. Дружки ваши часто вас вспоминают, — тиснул я его фактами.
— Корешков моих нет в живых. Зря меня берете на пушку, — возразил Беняев.
— Не хороните их преждевременно. Здравствуют оба: и Степан Прокофьев, и Вилиус, — не спускал я с него глаз.
— Слух прошел, что умерли, — промямлил в ответ Беняев.
— И посылки ваши с кожтоварами они благополучно получали. Правда, последнюю посылку им не довелось реализовать. Мы перехватили ее на квартире Прокофьева.
— Перехватили? Это провокация! Скажите, я посылку подписывал?
— Нет, не вы, и письмо тоже писали не вы, то есть оно под диктовку написано.
— Который час? — внезапно спросил Беняев.
— А куда вам спешить? В камере ваше место никто не займет.
— Пора обедать. У меня режим. После — часок отдыха, — деловито произнес он.
Я не стал возражать. Режим есть режим.
Беняева увели. Я тоже ушел вслед за ним.
Возвратившись из тюрьмы, я стал изучать письмо, привезенное Чудновым из Одессы. Почерк был явно женский. Я еще раз просмотрел всевозможные записи, выполненные семейством Беняевых, но даже похожих почерков не нашел. «Кто же подписывал посылку и писал письмо?» — ломал я себе голову битый час.
В раздумье я не заметил, как открылась дверь и в кабинет вошла женщина, худенькая, рыжеволосая, с веснушками.
— Здравствуйте, товарищ следователь! Я к вам.
— Садитесь, пожалуйста. Слушаю вас.
— Это правда, что Беняева арестовали?
— Да, — кивнул я головой.
— Так вот, я хочу кое-что рассказать… Моя фамилия Разумная, — невесело улыбнулась она и густо покраснела. — По просьбе Беняева я писала за него письма, оформляла и отправляла посылки в Одессу… Пошил мне туфли. Денег не взял, сказал, мол, услуга за услугу. Что там было в посылках, я не знаю. Всего шесть штук отправила. Теперь подумала: а вдруг там что-нибудь опасное было. Вот и пришла.
— На чьи фамилии отправляли посылки, помните?
— Да, конечно. Две посылки Вилиусу, а четыре Прокофьеву.
— Вы сами ходили к Беняеву?
— Нет. Он приносил посылки ко мне домой. Мой муж об этом знает. Он может все подтвердить.
— Это ваше письмо? — показал я Разумной письмо, изъятое у Прокофьева.
— Мое. Писала я, а Беняев диктовал. Что-то здесь нечистое, правда? — робко и доверительно спросила женщина.
Я промолчал.
— Меня засудят? — испуганным голосом спросила Разумная, расценив по-своему мое молчание.
— За сообщение большое спасибо. Мы вас ни в чем не обвиняем, — ответил я ей. — Если еще что-нибудь вспомните, приходите.
Утром ко мне зашел Карпов и выложил на стол мешок с кожтоварами.
— Изъял в Павлограде, — доложил. — На них штамп девятой обувной фабрики. Изъял у Семахина и Гавкуна. Через них вышел и на других перекупщиков кожтоваров.
— Значить, Беняев снабжал товарами многие города, — подводил я итоги.
— Выходит, так, — утвердительно кивнул Карпов.
В тот же день был произведен обыск у шофера артели «Коопобувь» Бердиева.
Бердиев долго запирался, выкручивался, а потом признался, что перевозил кожтовары со станции, а часто по указанию мастера цеха артели Потожана завозил товары на Лиманскую улицу и там их сгружал с грузовика и складывал в сарае. Помогал ему какой-то инвалид, фамилии его не знает.
Когда я уже заканчивал допрос, позвонил Тутов и сообщил, что в Красноповстанческой балке обнаружены три мешка с кожтоварами.
— Вблизи жилые дома есть? — спросил я его.
— Должны быть. Точно не знаю. Я туда послал Чуднова.
— Наступили мы им на мозоль, — сказал я Тутову свое предположение. — Боятся ответственности, вот и выбрасывают.
— Не Бердиев ли это сделал? — выразил свое предположение Тутов.
— Давайте оставим их на приманку. Ночью придут хозяева, и мы их задержим, — предложил я.
— Поздно. Мешки нашла одна старуха и распустила свой длинный язык… Я дал Чуднову указание доставить мешки в управление. Пригласим специалистов и осмотрим. Может, хоть какие-то следы найдем, — вздохнул Тутов.
— Хорошо, действуйте, — согласился я.
И следы нашли: на одном мешке имелась надпись «Саф. С. Т.»
Попробуй-ка угадай фамилию — Сафронов, Сафонов, Сафин…
А в это время Запара был занят Бердиевым. Водитель наотрез отказался показать сарай, в который выгружал кожтовары. Вообще Бердиев вдруг заартачился, стал показывать неправду, сбивать всех с толку.
Обстоятельства по делу усложнялись. Я собрал оперативную группу. Заслушав коротко информации ее участников, дал новые указания, и товарищи разъехались по своим местам. Со мной остался только Чуднов.
— Какие ваши планы на дальнейшее? — спросил я его.
— Прежде всего необходимо установить, кому принадлежит мешок с надписью, — начал он. — Я поручил Запаре выбрать карточки на всех Сафроновых, Сафоновых и тому подобных. Нам известны инициалы, это облегчает работу.
— Бердиев говорил, что владелец сарая — инвалид, без ноги, — вспомнил я.
— И это очень важно, — сказал Чуднов. — За несколько часов отыщем владельца мешка.
Но пришлось нам затратить на это не часы, а почти целую неделю. Мешок принадлежал некоему Сафонову, по, к нашему огорчению, сам Сафонов исчез. Его жена, отпетая спекулянтка, заявила нам: «Не знаю, куда уехал. Мы разошлись».
Объявили розыск Сафонова. Время летело, а мы снова остановились на одном месте. Меня мучила неотвязная мысль: не упустил ли я чего-нибудь самого важного для дела, самого существенного. Поэтому я снова и снова проверял каждый свой шаг, обдумывал версию, вместе с товарищами делал выводы — нет ли ошибки. В одну из таких минут и вскочил ко мне в кабинет Запара.
— Нашел! Подпольное производство нашел, — с улыбкой воскликнул он. — На Караваевской улице есть частный домик. В тот домик часто заходили мужчины, но до вечера не выходили. А вечером выходили со свертками. Я обошел домик дважды. Никакой вывески. Постучал — не открывают. Зашел с понятыми, а там — целая бригада из семи человек, сапожные столики. Обуви навалом. Я опечатал дом, а хозяина — сюда. Ожидает в коридоре.
— Пригласи, — сказал я.
Вошел мужчина лет пятидесяти, маленький, круглый, с лысой, как бильярдный шар, головой.
Я пригласил его сесть, попросил назвать фамилию.
— Кусин, гражданин следователь, — ответил басом мужчина. — Иван, по батюшке Егорович, года рождения тысяча девятьсот первого.
— Судимый? — спросил я.