— Полиция Гегемонии! Всем оставаться на месте! — рявкнул офицер и уставил дуло автомата в лицо террористки.
Девушка вскрикнула, когда другой прошёл глубже в комнату, грубо взял её за волосы и ударил головой о стол.
Под козырьками фуражек скрывались гримасы фанатизма. Как маски театра ужасов, они скрывали истинный страх. Гармонистка съежилась, прикрылась потрёпанным платьем и попыталась спрятать глаза от этого кошмара… Но даже тогда она почему-то незаметно улыбалась.
— Спасибо, генерал, за то, что донесли до нас столь ценную информацию. Мы не расслышали ваши слова, но то, что говорила террористка, мы записали… и уже отправляем в центральный отдел, — он похлопал грязной рукой по плечу. — Никогда бы не подумал, что добиться таких результатов можно одними словами! Мое уважение. Надеюсь то, что мы прослушиваем всех командующих, вам было заранее известно, ведь ветеран-егерь королевы, я уверен, знал об этом и не стал бы…
Пустой трёп раздражал меня сильнее и сильнее. Другой полицейский продолжал бить гармонистку, пока я смотрел на них через дуло пистолета. Я думал, что не выдержу такую ужасную пытку, но тут третий подошёл поближе и заговорил с глумливой улыбкой:
— А пускай ветеран-егерь докажет преданность Великой королеве, — он смотрел на меня с презрением. — Если всё это не просто спектакль, и он верен стране, то генерал сможет самолично прикончить новую подружку.
Меня охватил гнев ужасающей силы. В моменте захотелось пристрелить каждого, кто нагло ворвался в спальню и начал о чём-то рассуждать, будучи ничтожным отребьем.
«Мусор, что дослужился лишь до старшего лейтенанта, смеет судить генерала армии…»
Внутри разорвался бурлящий вулкан, лава ненависти стекала по венам. Я понял, что через минуту сгорю в адском пожарище злобы, если не изобью столь отвратительного ублюдка.
Пришлось подойти поближе. Я посмотрел офицеру прямо в глаза, навел оружие на девушку и, помедлив лишь мгновение от мгновения, нажал на спуск. Хрупкое тело с шумом рухнуло на пол.
Вокруг было тихо, лишь тяжелые хрипы нарушали звенящую тишину. Я ощущал, как с каждой секундой боль утраты становилась все ужаснее. Офицер заставил убить беззащитную. Я почувствовал, что разум вот-вот не выдержит и поглотит сознание в пучину ненависти. Нужна была отдушина, груша для битья.
Я знал, кто станет следующим. Тело приготовилось преподать урок конченной твари, что возомнила себя непонятно кем.
— Значит, вы сомневаетесь в моей верности Кристализ? — я шагнул ближе. — А вот это реально попахивает изменой, офицер…
Тот попятился к стене и на ходу попытался выхватить из кобуры пистолет. Я отбил оружие в сторону — тяжелый ствол со звоном покатился по полу. Офицер остался безоружным и замер у стены, точно припорошенный солью слизняк. Я навис над немощным червяком и закипел от гнева.
— Ты… жалкое ничтожество… Ну как? Понравилось вершить суд над генералом армии Великой королевы? — я схватил офицера за отвороты мундира. Мужественные руки встряхнули идиота, как тряпичную куклу.
Я поздно понял, что сорвался и больше себя не контролирую. Тяжёлый кулак обрушился на челюсть. Офицер захрипел. Ошметки крови и осколки зубов брызнули в стороны, но удары становились всё яростнее. Жестокие, беспощадные, как удары молота.
Я уничтожил угрозу, пока коллеги-дегенераты наблюдали и по садистки ухмылялись. А после показательной кары обмякшее тело сползло на пол.
Офицер сжался в комок и захрипел. А я вытер темно-алые капли с разгоряченного лица и расправил плечи.
— Ничтожное животное, — прошипел я сквозь зубы. — Усомниться в моей преданности! Ещё раз ты что-то мне выскажешь — я тебя, мразь, закопаю!
Нога со свистом рассекла воздух и обрушилась на офицера. Раздался хруст, и тот сразу обмяк, больше не подавая признаков жизни.
Я удовлетворенно кивнул и выпрямился. Сомнения в лояльности были жестоко наказаны, пусть и оказались небезосновательными.
«Теперь никому и в голову не придет подвергать мою верность сомнению… Полежит немного в отключке и поймёт, что так с генералом говорить нельзя».
Уставший взгляд метался между бездыханным телом девушки, трупом старшего лейтенанта и ликующими ухмылками офицеров.
«Мы несём ответственность за тех, кого приручили… Какая ирония…»
— Простите, генерал, н-но мы лучше пойдём. Мы все приносим глубочайшие извинения и…
Лава в душе остывала, отбрасывала тлеющие угли былой веры в справедливость. Каждое следующее бессмысленное слово офицера было ударом кнута, что вышибал из легких остатки воздуха, пока я прожигал взглядом окровавленную пародию на человека.