Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.
- Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.
Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.
- Настоящий английский пейзаж - ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.
- Чарующий вид!
- Верно сказано.
Он расстелил свой дождевик на склоне холма:
- Садитесь и покурим.
Динни села:
- Вы сами тоже садитесь рядом, - земля еще сырая.
Он сидел подле нее, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: "Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека".
- Было бы совсем замечательно, если бы еще выскочил вепрь, - сказал Дорнфорд.
- "Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов", поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: "И завоевывает сердце дамы".
- Как ветер клонит дрок! Еще три недели, и все здесь зазеленеет.
Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, - бабье лето, наверно, еще лучше. А вам какая пора по душе, Динни?
- Когда все цветет.
- Гм... И еще жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, - великолепное зрелище.
- Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до ее начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?
- Практически - все. Кто за тот или иной уголок страны, кто просто за улицы, автобусы и запах жареной рыбы. Я лично дрался за Шрусбери и Оксфорд. Кстати, меня зовут Юстейс.
- Запомню. А теперь, пожалуй, пойдем, а то опоздаем к чаю.
Всю дорогу домой их разговор сводился к певчим птицам и названиям растений.
- Благодарю за прогулку, - сказал Дорнфорд.
- Я тоже прошлась с удовольствием.
Эта прогулка как-то очень успокоительно подействовала на Динни.
Выходит, с ним можно говорить и не касаясь любовной темы.
В понедельник на пасху ветер дул с юго-запада. Дорнфорд целый час мирно репетировал с Клер ее роль на суде, а затем, невзирая на дождь, отправился с ней кататься верхом. Динни потратила утро, подготовляя дом к весенней уборке и чистке мебели на то время, когда семья будет в городе. Ее родители собирались остановиться на Маунт-стрит, она сама с Клер - у Флер. После завтрака она совершила с генералом обход нового свинарника, постройка которого затягивалась, так как местный подрядчик не торопил своих рабочих, стремясь занять их здесь как можно дольше. Только после чая Динни осталась наедине с Дорнфордом.
- Ну, - объявил он, - думаю, что ваша сестра справится, если, конечно, сумеет сохранить самообладание.
- Клер бывает подчас очень резкой.
- Плохо. Адвокаты не любят, когда их срезает непосвященный, да еще в присутствии их же коллег. Судьи тоже не любят.
- Да, но ее не заставишь плясать под чужую дудку.
- Восставать против освященных веками институтов - неразумно: они слишком хорошо защищены.
- Да, - со вздохом согласилась Динни. - Все в руках богов.
- А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.
- Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздернут.
Она подошла к комоду, вытащила один из ящиков и поставила его на бильярдный стол:
- Семейная фототека. Выбирайте!
Он встал рядом с ней, и они начали пересматривать снимки.
- Я лазила сюда много раз, поэтому моих карточек осталось мало.
- Это ваш брат?
- Да. А вот это он снялся, когда уходил на фронт. Это Клер за неделю до свадьбы. А вот я - видите, с распущенными волосами. Меня снял отец в первую послевоенную весну, когда вернулся домой.
- Вам тогда было тринадцать?
- Почти четырнадцать. Предполагается, что я здесь похожа на Жанну д'Арк, внимающую неземным голосам.
- Очаровательная фотография! Я отдам ее увеличить.
Дорнфорд поднес карточку к свету. Динни была снята на ней в три четверти, с лицом, повернутым к ветвям цветущего фруктового дерева. Снимок дышал жизнью: солнечный свет заливал цветы и волосы Динни, распущенные и доходящие ей до талии.
- Посмотрите, какой у меня восхищенный вид, - сказала девушка. - На дереве, наверно, сидела кошка.
Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.
- А эту? - осведомился он. - Можно мне взять обе?
На втором снимке Динни была уже постарше, но все еще с косами и круглым личиком; руки ее были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.
- К сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.
Это была точно такая же карточка, какую она в свое время послала Уилфриду.
Дорнфорд кивнул, и девушка почувствовала, что он интуитивно догадался о причине отказа. Она смутилась и сказала:
- Впрочем, почему бы нет? Берите. Теперь это не имеет значения.
И вложила карточку ему в руку.
Когда во вторник утром Дорнфорд и Клер уехали, Динни посидела над картой, вывела автомобиль и отправилась в Беблок-хайт. Водить машину она не любила, но ее тревожила мысль о Тони Круме, которому в прошлую субботу не удалось, как обычно, взглянуть на Клер. На двадцать пять миль у нее ушло больше часа. Она оставила машину у гостиницы, где ей сообщили, что мистер Крум, видимо, у себя в коттедже, и пошла пешком. Тони, в одной рубашке, красил деревянные стены своей низкой гостиной. Еще с порога Динни заметила, как заходила у него в зубах трубка.
- Что-нибудь с Клер? - выпалил он.
- Ничего. Просто мне захотелось взглянуть, как вы устроились.
- Очень мило с вашей стороны! А я все тружусь.
- Вижу.
- Клер любит зеленоватый цвет, как у утиных яиц. Эта окраска - ' самая близкая к нему, какую я смог достать.
- Она как раз в тон потолочинам.
Крум, глядя мимо нее, сказал:
- Не верю, что Клер когда-нибудь поселится здесь со мной, но не могу не мечтать об этом, иначе жизнь теряет и цель, и смысл.
Динни дотронулась до его рукава:
- От места вам не откажут. Я говорила с Джеком Масхемом.
- Уже? Да вы прямо волшебница. Я сейчас. Вымоюсь, оденусь и все вам покажу.
Динни подождала его у порога, на который ложилась полоса солнечного света. Дом Крума представлял собой не один, а два соединенных вместе коттеджа, сохранивших свои глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем здесь будет очень хорошо.
- Сейчас, - рассказывал Крум, - стойла уже готовы, в загоны подведена вода. Остановка лишь за лошадьми, но их привезут только в мае. Масхем не хочет рисковать. Меня это тоже устраивает, - пусть процесс закончится до их прибытия. Вы прямо из Кондафорда?
- Да. Клер сегодня утром вернулась в город. Она, конечно, велела бы передать вам привет, но я не сказала ей, что поеду.
- А почему вы приехали? - в упор спросил Крум.
- Из товарищеских чувств.
Он стиснул ей руку.
- Ах да, простите... Вам не кажется, - неожиданно спросил он, - что когда думаешь о страданиях ближнего, то самому становится легче?
- Не слишком.
- Конечно, вы правы. Сильное желание - все равно что зубная боль или нарыв в ухе. От этого никуда не уйдешь.
Динни кивнула.
- А тут еще весна! - усмехнулся Крум. - Словом, между "нравился" и "люблю" - большая разница. Я в отчаянии, Динни. Я не верю, что чувства Клер ко мне могут измениться. Если бы уж ей было суждено полюбить меня, то она полюбила бы именно теперь. А раз она меня не любит, я здесь не останусь. Лучше уеду в Кению или еще куда-нибудь.
Она посмотрела в его доверчивые глаза, устремленные на нее в ожидании ответа, и ощутила волнение. Клер - ее сестра, но разве она знает чтонибудь о ней, о глубинах ее души?
- Не стоит загадывать наперед. На вашем месте я не отчаивалась бы.
Крум сжал ей локоть:
- Простите, что без конца болтаю о своей навязчивой идее. Но когда день и ночь...
- Знаю.
- Мне придется купить двух козлов. Лошади ослов не любят, да и козлов обычно не жалуют, но я хочу, чтобы у загона был домашний, обжитой вид. Я раздобыл для конюшни двух кошек. Как вы думаете, это полезно?