— Такой невысокий, в пальто с начесом, вроде как сейчас пижоны носят. Светло-бежевое, по-моему. А на голове темная шляпа с большими полями. И волосы у него вроде на щеках растут, — он голову повернул, когда протаскивал саквояж через дверь.
— А что это был за саквояж?
— Знаете, такой с ручкой. Видно, немаленький и тяжелый, — он даже закряхтел, когда в дверь пролезал.
— И этот, ну, ваш друг-упаковщик тоже его видел?
— Нет. Выглянуть в щелку могла только я, — она была маленькая.
— А что он об этом думает?
— Кто, Джордж? Да я ему ничего не сказала. Мне и в голову ничего не пришло. От кого-нибудь из компаньонов, думала, посетитель уходит.
— Вам этот субъект не был знаком?
— Да когда там было знакомиться? Я же вам говорю: он спешил поскорее смыться.
— Я спрашиваю: вы его не узнали? Со спины он вам никого не напомнил?
— Н-нет… — Ее «нет» было не очень твердым, но Найджел не стал допытываться.
— А что Джордж говорит теперь?
— Ну, ему-то я не рассказывала. Его это не касается.
— Значит, вы никому не рассказывали?
Сьюзен с несколько пристыженным видом капризно передернула плечиком:
— Вам ведь я сказала?
— А полицейские?.. Они же спрашивали, не видел ли кто-нибудь в пятницу вечером чего-нибудь необычного.
— А чего необычного в том, что человек выходит на улицу?
— Да, моя милочка, но почему же вас тогда это встревожило? Джин заметила, что вы чем-то озабочены.
— Только не вздумайте ко мне придираться! У меня и так на душе кошки скребут. Я же вам говорю: мне не хочется, чтобы мой парень об этом узнал, понятно? Или мисс Уэнхем.
— Но вам придется рассказать всю эту историю полиции.
— Какая же это история?
— Надо сообщить о том, что вы видели.
— Ну, с этими я не желаю связываться! Мы — люди порядочные. Отец с меня шкуру спустит, если узнает, что я имею дело с полицией.
— Вы видели Киприана Глида, сына мисс Майлз, когда он приходил в издательство?
— Кажется, нет. А он тут при чем?
Найджел встал, а за ним поднялась и Сьюзен.
— Послушайте, Сьюзен, надо все рассказать инспектору Райту. Хотите, я сделаю это сам, но гораздо лучше, если он услышит прямо от вас.
— Да он же меня убьет за то, что…
— Ничего с вами не будет. Инспектор — очень славный человек и к тому же мой друг. Я ему позвоню и договорюсь о вашей встрече. А потом буду держать вас за руку, чтобы не так было страшно.
Взгляд Сьюзен говорил, что последнее обещание она поняла буквально. Однако томность у нее скоро опять сменилась испугом.
— Но мне ведь придется давать показания в суде? Не-е-ет, на это я не пойду.
— Может, и нет. Смотря как обернется дело. Зато, если придется, вы будете главной свидетельницей обвинения.
Слово «главной» явно подействовало. Большие голубые глаза оживились. Сьюзен видела себя на свидетельском месте и восхищенные взгляды присяжных… А потом можно и в газеты попасть…
— Моему парню будет что почитать! — хихикнула она и приняла развинченную позу, модную у современных манекенщиц.
— Все будут от вас без ума, — пообещал ей Найджел и потянулся за телефонной трубкой.
— Высечь бы эту блондиночку хорошенько, — пробурчал инспектор Райт. — Десять человек целую неделю хлопочут впустую только потому, что эта балда хотела скрыть свои похождения.
Было девять часов вечера. Найджел и Клэр Массинджер пообедали в студии, а теперь поили только что пришедшего инспектора кофе. После недели напряженной работы его длинное костлявое лицо выглядело еще более костлявым, а глаза лихорадочно блестели.
Клэр налила ему большую чашку кофе, плеснула туда коньяку, а потом свернулась рядом с Найджелом на кушетке. Райт поднял чашку:
— Ваше здоровье, мисс Массинджер. Этим вы спасли мне жизнь. — Он оглядел студию, кивком головы показал на одну из скульптур и удивительно точным жестом изобразил работу скульптора над глиной. — Ну, как наше месим-лепим?
— Не жалуюсь.
Клэр и Райт любили делать вид, что инспектор — беспросветно темная личность, чьи эстетические потребности не идут дальше открыток с изображением коров на горном пастбище и порнографических карточек. Он ей чуть-чуть подыграл и выудил из-за спинки кресла комок влажной глины, за что получил вторую чашку кофе с коньяком.
— В странных местах прячут ваши гости жевательную резинку, — заметил он.
— Я бы хотела когда-нибудь вылепить ваши руки, — сказала Клэр.
— А чем вам мое лицо не нравится?
— Нет, оно тоже очень интересное. Но для бюста надо долго позировать, а вы не усидите.
— Когда я покончу с этим делом, я хоть месяц готов сидеть как прикованный.
— Я думала, оно уже кончено.
— Помилуйте, только начинается. Человека, по описанию похожего на Киприана Глида, видели выходящим из здания сразу после убийства. Предположим, мы его арестуем и выставим для опознания рядом с пятью другими людьми, одетыми в пальто с начесом и большие темные шляпы…
— Бородатыми, — добавил Найджел.
— Ладно. Можем раздобыть для них и фальшивые бороды. И вы думаете, что эта дурочка Сьюзен Джонс на него покажет? Разве что чудом. А чудес не бывает, во всяком случае со мной.
— Значит, вы уверены, что это он? — спросил Найджел. — А страница, вложенная в автобиографию?
— Бог с вами, мистер Стрейнджуэйз, на мой взгляд, это — самая сильная улика против него. Хотя прокурор на нее и смотреть не захочет. Вы пошли по неверному следу. Все очень просто. Глиду позарез нужны деньги, и он ненавидит мать. Когда мы в первый раз встретились, он притворился, будто не знает, что она не оставила завещания. Но он мог прекрасно знать, что завещания нет. Ну вот. Значит, она умрет, не оставив никаких распоряжений. А он то и дело забегал к ней в издательство и имел сколько угодно возможностей заглянуть к ней в ее рукопись. Там есть страница, где сказано прямо или намеком, что до брака с отцом Глида у нее был ребенок от другого человека. Из этой страницы могло быть не ясно, что ребенок был внебрачный. Правда, это не имеет большого значения — последний ваш разговор с ним показал, что Глид не разбирается в юридических делах. Он не знал, что внебрачный ребенок не имеет никаких прав, если существуют законные дети. Страница, которую он напечатал после убийства матери, подложена в рукопись для того, чтобы власти не стали искать каких-нибудь других родственников.
— Да, — медленно произнес Найджел, — звучит вполне убедительно. Но вы забываете, что еще сделал убийца с рукописью.
— Ничего я не забываю, — живо возразил Райт. — Вы подразумеваете стертое «Л». Представьте себе, что вы — Глид. Вы убили свою мать, вытащили опасную для вас страницу и заменили ее другой, которую только что напечатали. Перелистываете еще несколько страниц, и вдруг в глаза вам бросается ваш собственный инициал!
— Но…
— В таком состоянии он вполне мог принять его за свой. Он чертовски торопится, ему некогда разглядывать букву. Она стоит перед глазами, растет, указывает на него, как перст убитой матери. И он спешит ее стереть.
— У вас необычайно развито воображение, инспектор, — поежившись, сказала Клэр.
— Да, — сказал Найджел. — О такой возможности я не подумал.
Инспектор Райт изложил им свои ближайшие намерения. За Киприаном Глидом неусыпно следят. Сегодня днем Райт снова его допрашивал, но не упомянул о показаниях Сьюзен Джонс. Глид отрицал, что недавно купил пальто с начесом или саквояж. Люди Райта, вооруженные фотографией Глида, сделают все возможное, чтобы обнаружить покупателя этих предметов и опасной бритвы. Обращение к лондонцам пока не дало результатов, однако теперь показания Сьюзен Джонс позволяют намного точнее определить время убийства, и в новом обращении, которое появится завтра, будет сказано, что преступник, вероятно, бросил свой саквояж с Хангерфордского моста около 5.45, то есть через пять минут после того, как вышел из издательства. Теперь ведь уже ясно, что человек в пальто с начесом — не обычный невинный посетитель.