Мартин замолчал. Левое веко его задергалось от нервного тика, но, видимо, гестаповцу хотелось выговориться, чтобы избавиться от тяготивших его воспоминаний.
— Первым, кого пристрелил майор Бух, был фюрер силезских штурмовиков Гейнес… Потом прикончили еще нескольких, а остальные позволили надеть на себя наручники.
— А почему СС почти перестали носить черную форму? — спросил Карл, пытаясь увести разговор в сторону от опасной темы.
— Не перебивай, — недовольно поморщился Диппель, — это в Европе можно было воевать в парадных мундирах и белых перчатках. В России нам пришлось переодеться в хаки и маскхалаты. — Диппель, отхлебнув из бокала, снова вернулся к своей теме: — Но самая крупная дичь досталась не мне и не красавчику Ягвицу, а Вальтеру Буху. Это он лично прикончил Рема в тюрьме Штадельхейм.
Мартин привлек к себе Карла и прошептал ему на ухо:
— Сам фюрер наблюдал за его работой. Вальтер ее выполнил отлично. С тех пор он верховный судья партии. — Мартин бухнул кулачищем по столу, несколько фужеров, подпрыгнув, опрокинулись набок. — Фюрер доверяет ему больше, чем нашему Гиммлеру. — Невменяемый Диппель выбалтывал вещи, которых Карл не имел права знать. Прикинувшись вдребезги пьяным, он уронил голову на руки.
Диппель потряс его за плечо:
— Карл, Карл, ты меня слышишь?
Карл что-то промычал, открывая глаза.
— Хочешь, дам таблетку, которая мозги прочищает? Диппель бросил себе а рот несколько драже в запил вином. Карл последовал его примеру и с удивлением почувствовал, что начинает избавляться от пьяной одури.
— Слушай, Мартин, о чем мы с тобой говорили? Всю память отбнло. Да, так почему ты не захотел идти в летчики?
Диппель пытливо посмотрел на Карла: помнит ли фон Риттен, что он ему наболтал пять минут назад? Но тот продолжал бубнить свое:
— Нет, Мартин, ты болван, что не пошел в авиацию. В СС ты не заслужишь и четверти тех наград, которые тебе отломились бы в люфтваффе.
— А я, парень, плевать хотел на твои награды и славу! Для меня лучшая награда в том, что мне доверено защищать единство и расовую чистоту германского народа от происков всемирного еврейства. СС — это правая рука фюрера, беспощадно карающая врагов рейха.
— А я бы не смог служить в охране, — сказал Карл, отдышавшись. — Что за удовольствие быть тюремным сторожем? Любоваться небритыми физиономиями уголовных подонков и нюхать вонь, которая идет от них. Уверен, что вы их в баню каждый день не водите, зато на работе они потеют ежедневно.
— Карлхен, ты погано знаешь предмет, о котором ведешь речь. В моем лагере почти нет уголовников, а те единицы, что остались, работают помощниками у лагерной администрации. В блоках нашего Зонненбурга тысячи идейных врагов рейха. Благодаря лагерному режиму их с каждым месяцем становится все меньше. На освобождающиеся места приходят люди, не имеющие права находиться среди немецкого народа: нытики, которым не нравится новый порядок, бывшие социалисты, евреи.
В гостиной танцевальная музыка сменилась военными маршами. Затем кто-то поставил «Песню о Хорсте Весселе». Несколько пьяных голосов начали подтягивать, не считаясь с тем, что наступила глубокая ночь, а окна квартиры открыты настежь, чтобы проветрить прокуренное помещение.
— Все равно, Мартин, скучно в твоем лагере. У нас веселее: полеты, воздушные бои. Каждая воздушная драка щекочет нервы. К тому же люфтваффе дышат чистым воздухом, на аэродроме и в полете…
— Ишь ты, чистоплюй какой. Жри! — Диппель подвинул бокал к Карлу.
С Мартина окончательно сполз весь налет цивилизации. Сейчас рядом с Карлом сидел пьяный, грубый тюремщик, хвастающийся особым положением:
— Мы — опора третьего рейха. Мы внушаем ужас врагам фюрера. Каждый «лагерный номер» знает, что его судьба заключена в обойме моего «люгера». Власть моя над ними неограниченна. Мы забираем у врагов фюрера все: свободу, имущество, детей, а то и саму жизнь.
— А зачем вам дети?
— Мы их перевоспитываем в специальных детдомах, а затем в «Гитлерюгенде». Из детей социалистов могут получаться неплохие «наци».
Диппель выдавил последние капли из бутылки в свой бокал:
— Ты щенок, майор, по сравнению со мной, несмотря на все твои ордена и награды. Да ты не обижайся, — сказал он, увидев нахмуренное лицо Карла.
«И чего ради я терплю общество этого скота?» — думал он, глядя на красные пятна румянца, вернувшиеся на лицо Диппеля.