— А я не узнал его, — сказал Гуго. — На фотографиях он совсем не похож. Познакомь нас с ним, Генрих.
— Охотно.
Вскоре знаменитый Герберт Прин сидел за их столом. Карл внимательно присматривался к самому отчаянному сорвиголове из кригсмарине. Бледное, волевое лицо. Легендарный капитан-лейтенант был застойно-пьян, видимо еще с прошлой недели, но держался молодцом. Ас-подводник, пивший на брудершафт с гросс-адмиралом Редером, вскоре стал на «ты» и с фон Эккартом.
— Мы, Гуго, пришли в Брест дней десять назад. Напостились в море за полтора месяца, а теперь устраняем алкогольную недостаточность. Ну и всякие другие… — Прин засмеялся над собственным остроумием. Он залпом выпил стопку коньяка и закурил сигарету. — Всего этого мы лишены в плавании. Вам, летчикам, в чем-то можно позавидовать. Вы каждый день видите солнце и, выполнив задание, возвращаетесь к людям. А вокруг меня все плавание только экипаж. Понимаете — экипаж? Я не могу позволить себе полтора месяца завязать с ним неслужебный разговор.
— В войну достается всем, — дипломатично заметил Гуго.
— Да! Это так. Посмотри на моих моряков. Им сейчас можно позавидовать. Кутежи, красивые бабы… Но они зря пытаются забыть в их объятиях, что скоро опять в автономное плавание. Да! — Он стукнул по столу ладонью. — О нем сейчас лучше не вспоминать.
«Он совсем пьян», — понял Карл, заглянув в его неподвижные, расширившиеся зрачки.
— Там, под водой, нас постоянно гложут ожидание и подспудный страх. Его мы стараемся спрятать подальше, но… Ты, Гуго, представляешь, как рвутся недалекие «глубинки» и как содрогается прочный корпус?
— Откуда, Герберт? Я хорошо представляю другое: разрывы вражеских бомб и удары пуль по самолету. Это моя третья война, я ведь и в Испании был.
— Испания… Лавры, апельсины, фонданго и коррида. Боже, как бы я хотел умереть в Испании, а не в «мокрой могиле». Там, под голубым небом, и смерть не так страшна. А нам скоро опять лезть в тесную скученность и духоту, где воздух даже в командирской рубке отдает ароматами матросского гальюна. Сырость. С металлических трубопроводов стекают капли конденсата. Кажется, что саму субмарину прошибает холодный пот. Подзаряжаем аккумуляторы только по ночам. Как уйдем в море — прощай солнце почти на два месяца. Все плавание для командира подводной лодки сплошная вахта. Она мотает душу и нервы…
Прин раскурил погасшую сигарету и оглядел всех, пытаясь вспомнить, кто его собутыльники и где он находится. Затем увидел своих моряков, и в его сознании все стало на место.
— Не пойму, почему я разболтался? Вероятно, я изрядно пьян. Не судите нас строго, — кивнул он на «морской» стол, где один из лейтенантов дремал, положив голову в тарелку с остатками ростбифа. Рядом с уснувшим лейтенантом сидела женщина, яркая как северное сияние. Закинув ногу на ногу, она курила, устало щурясь от табачного дыма и глубокого безразличия к своим клиентам.
Прин поднялся и ушел к морякам. Он двигался по ковровой дорожке, словно по зыбкой палубе. Коньяк швырял его из крена в крен не хуже штормовой волны.
— Герр оберст, — окликнула Гуго брюнетка в смело декольтированном платье. — Вы сегодня совсем не хотите уделить нам внимания?
Гуго сделал предостерегающий жест.
— Кто этот симпатичный гауптман? — продолжала брюнетка, не обратив внимания на его сигналы.
— Извини, Николь, у нас сегодня мужская компания. — Гуго постарался побыстрее отвязаться от знакомой. — Ну что, Карл, будем прощаться? У нас завтра трудный день.
— Я еще посижу здесь, — сказал Штеккер, не спускавший глаз со столика, за который ушла обиженная Николь.
Карл попытался достать бумажник, но Гуго задержал его руку:
— Ты сегодня был моим гостем.
Глава вторая
На июльском заседании рейхстага Гитлер заявил:
— Я думаю, что мир с Англией возможен. Тем более его предлагает не побежденный, а победитель, который ничего не требует взамен. Я не вижу никаких оснований продолжать борьбу…
Словно в насмешку над заявлениями рейхсканцлера — «миротворца», рядом с трибуной перед депутатами рейхстага стояли двенадцать генерал-полковников, которым только что вручили фельдмаршальские жезлы. Свежеиспеченные фельдмаршалы были не в парадной форме, как того требовало столь торжественное событие, а в полевой. Из-под стальных касок в зал заседания смотрели жестокие глаза профессиональных вояк, готовых, не задумываясь, вести войска туда, куда прикажет фюрер. Комментируя это событие, английские газеты вспоминали историческую аналогию. Точно так поступил сто тридцать шесть лет назад Наполеон, чьи лавры не давали покоя Гитлеру.