— Как ты поживаешь, милая? — спросила Мэгги.
— Все хорошо.
Женщина продолжила упаковывать игрушки, она выглядела немного больше похожей на нормальную себя: темные кудри уложены так, как нравилось Финли.
— Я говорила, что он вернется, — улыбнулась Мэгги.
— Говорила.
— Из-за тебя.
Бакстер оторвала кусок краски с потолка вместе с блестящим снеговиком.
— Он вернулся из-за Финли, не из-за кого более, — твердо сказала она.
— Вы, детективы, — пожилая женщина рассмеялась, — мастера подмечать детали в окружающих, но совершенно слепы, когда дело касается вас самих.
— Куда это отнести? — спросила Бакстер, сменив тему и бросив снеговика вместе с куском потолка в коробку из-под обуви.
— Будь добра, в гараж.
Идя с коробкой в руках по дому, Бакстер внезапно подумала, насколько же он большой и пустой, и захочет ли Мэгги тут остаться после того, как все закончится. Зайдя в прохладный гараж, она остановилась ненадолго полюбоваться старым мотоциклом «Харли-Дэвидсон» Финли. С помощью швабры Эмили сняла пугающе большую паутину и задвинула коробки к задней стене. Собравшись уходить, она приметила кое-что, что тут же узнала.
На другой коробке лежала старая фотография, демонстрирующая как она, Финли, Бенджамен Чемберс и Волк хоть как-то пытались насладиться рождественской вечеринкой в отделе. Грусть нахлынула на нее, когда она увидела счастливые лица двух друзей, которых больше не было рядом. Посмотрев внутрь, она поняла, что в коробе лежали вещи с рабочего стола Финли, расчищенного в день его выхода на пенсию месяцем ранее. Сняв коробку с общей стопки, она поставила ее на пол, чтобы просмотреть ее содержимое: собранный за многие годы хлам.
Там были и другие фотографии: школьные фотографии внуков, Финли и Мэгги на отдыхе в Ватикане, черно-белое фото молодых Финли и Кристиана, позирующих на фоне горы белого порошка и сгорающего дотла здания.
Она убрала их в сторону.
Она нашла цветные небрежные рисунки, какие-то канцелярские принадлежности, сертификат, подтверждающий, что он (наконец-то) прошел курсы политкорректности, провидимые в столичной полиции, и письмо, датированное тысяча девятьсот девяносто пятым годом, информирующее, что Финли будет курировать стажера по имени Уильям Лейтон-Коукс. Улыбаясь, она остановилась на куске разорванной открытки, исписанной узнаваемым почерком Финли:
Как ты все еще этого, черт возьми, не поймешь?
Я не просто люблю тебя. Я искренне, неустанно и безнадежно обожаю тебя.
Ты моя.
И никто из этих чертовых людишек, ничто из того ужасного дерьма, что произошло между нами, ни даже эта чертова решетка не разлучат нас, потому что никто и никогда не заберет тебя у меня.
Нахмурившись, она прочитала записку еще раз, ощущая отчаяние за каждым словом. И хотя Бакстер чувствовала себя немного виноватой в том, что увидела нечто очень личное, она не могла отделаться от мысли, что это откровенное признание в любви относилось не к Мэгги.
Ей практически хотелось, чтобы она никогда не находила этой открытки, теперь Бакстер сложила ее пополам и вместе с черно-белой фотографией засунула в задний карман.
Глава 7
Пятница, 8 января 2016 года
7:05
— Который час, мистер Волк?
Волк застонал и натянул колючее одеяло на голову. Он услышал звук открывания замка двери камеры, а за ним последовали шаги, преодолевавшие полосу препятствий из устроенного им бардака и разбросанных по полу материалов дела.
Незваный гость прокашлялся.
Медленно опустив одеяло с глаз, он увидел улыбку на знакомом помятом лице: Джордж был вежливым надзирателем в полицейском участке Пэддингтон Грин, присматривающим за камерой в пять с половиной квадратных метров, временным обиталищем Волка на время расследования.
— Не думал, что ты захочешь пропустить завтрак, — сказал Джордж, протягивая узнику поднос, на котором находились склизкие коричневатые яйца и картонный тост.
— Не думал? — спросил Волк, подозревая, что с предлагаемой едой что-то было очень и очень не так.
— Не играйся с едой, — сказал ему мужчина, старше его, смотря на тот хаос, в который превратил их постоялец ограниченное пространство камеры. — Я подумал, что ты приберешься, перед тем как пойти по делам, — предположил он.