Именно для того, чтобы воссоздать что-то вроде такого виртуального города-мира, попробовать навести мосты между буйством технологий и постоянством метафизики, я и предпринял это долгое путешествие в страну искусственного интеллекта. За несколько месяцев я взял интервью у 125 специалистов, оказавшихся отзывчивее Элиезера Юдковского или просто уставших от моей назойливости: исследователей, предпринимателей, инвесторов, преподавателей, чиновников, художников… Я хотел встретиться с ними в их естественной среде — там, где они живут и работают, среди их компьютеров и дорожных пробок, — поэтому и отправился в путешествие вокруг света, двигаясь в западном направлении: Кембридж, Оксфорд, Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Шанхай, Пекин, Тель-Авив, Копенгаген и, наконец, Париж. Перемещаясь в эту сторону, то есть по движению солнца, я искренне верил в то, что, потихоньку обкрадывая его, смогу в итоге удлинить свою жизнь на один день, но потом, пролетая над Беринговым проливом, заметил, что линия перемены дат, проходящая по 180‐му меридиану, все забрала у меня обратно. Мне удалось повторить ошибку Филеаса Фогга, но в обратном направлении, а это уже объясняется тем, что я все-таки не ученый.
Дорога оказалась неспокойной. Она началась в лаборатории искусственного интеллекта Facebook[3] в Европе, где занимаются фундаментальными исследованиями. Увидев молодую женщину, погруженную в тысячи строк кода, которые выводились на полудюжине экранов, я осознал, что легкомысленно зашел на территорию сакрального и что нельзя попасть в святилище, не подвергаясь рискам и опасностям. Эта исследовательница стремилась найти способ автоматически предсказывать перемещение объектов на улице на основе простого изображения: тронется ли с места эта машина? Начнет ли переходить улицу этот пешеход? Уронит ли этот ребенок мяч? Я инстинктивно отшатнулся, испугавшись, возможно, того, что увижу строчку кода, описывающую мое собственное поведение, словно бы миллионы миллионов нулей и единиц могли охватить всю реальность — и прошлую, и будущую.
Но на этом мои страхи не кончились. Спустя несколько дней Аврелия Жан, молодая специалистка по информатике, окончившая Массачусетский технологический институт (MIT), смело воспользовалась нашим путешествием на высокоскоростном поезде, чтобы познакомить меня с «Питоном», одним из самых известных языков программирования. Однако для меня травмой стало уже то, что на экране компьютера Аврелии я увидел не папки с файлами, а черное окно, заполненное каббалистическими знаками. Дело в том, что она, как и многие ее коллеги, не снисходит до того, чтобы просто кликать мышкой по слишком удобным иконкам пользовательского интерфейса. Аврелия работает под капотом машины, поближе к ее первичным функциям. Она дает ей инструкции в форме кода. Например, вместо того чтобы открывать папки, когда надо найти документ с текстом, она приказывает компьютеру, на понятном ему языке, его отыскать. Ей кажется, что это более естественный способ общения с информационным инструментом. Мы же, профаны, подобны детям, которые, если надо выполнить какие-то арифметические операции, вынуждены прибавлять и вычитать куски пирога, — нам нужна определенная репрезентация (кстати, именно она определила успех компаний Microsoft и Apple в 1980‐х). Аврелия же манипулирует непосредственно цифрами и обходится без дополнительного символического уровня. «Так быстрее», — говорит она мне, барабаня по клавиатуре.
ИИ умножает число проблем, которые отпугивают исследователей. Похоже, он развивается в самых густонаселенных городах: простояв десятки часов в пробках, я понял страсть гиков к «умному городу» и беспилотным автомобилям. Главное же, что самая революционная технология последних десятилетий привязана к довольно таинственной науке. В этой области очень мало общих работ, ориентированных на неофитов. Не буду делать вид, что преодолел хотя бы введение к библии специалистов по компьютерным наукам — «Искусственному интеллекту» Стюарта Рассела и Питера Норвига: после горстки определений и исторической справки изложение вскоре стало слишком техническим, неприятно напомнив мне обо всех причинах, заставивших меня уйти из последнего научного класса колледжа, где я промучился несколько недель, и перейти в литературный. Тем не менее благодаря чтению и разговорам на тему ИИ я, кажется, приобрел своего рода «окраску», если пользоваться выражением Монтеня, которым он обозначал наши познания, всегда остающиеся несовершенными. Окраску, необходимую, хотя и недостаточную, чтобы делать вид, что философствуешь. Окраску, на которой оставили свой след случайность, локальные открытия, наваждения: в репортаже нужно смириться с определенной долей удачи и неудачи, откровения и невежества. Мой ежедневник, когда я приезжал в какой-либо город, часто заполнялся лишь по мере встреч. В своем исследовании я придерживался той «серендипности»[4], которую ИИ как раз хотел бы уничтожить.
4
Серендипность (от