Выбрать главу

И наоборот, мне вспоминается замешательство, которое я испытал, когда проходил курс философии в Колумбийском университете, где меня просили разбить фразы на уравнения, отыскивая «истину» высказывания в игре предпосылок и выводов: как эти школьные упражнения могут иметь хоть какое-то отношение к мышлению? С другой стороны, американцы на то, что они сами назвали «французской теорией», смотрят с изрядным скептицизмом, поскольку часто видят в ней лишь поэтическое фанфаронство. Вполне возможно, что неприятие европейцами аналитической философии в какой-то мере позволяет объяснить их инстинктивное недоверие к ИИ. Так или иначе, следует помнить о том, что ИИ — не только промышленная технология, но и прежде всего философский проект, нацеленный на понимание мира.

Но для того чтобы отправиться в это долгое путешествие, у меня были причины и более личного свойства. Я либерал и защищаю идею автономного индивида, свободного в своих решениях и ответственного за свои действия, то есть такого индивида, который должен применять свободу воли в той или иной ее форме. В основании наших обществ еще с эпохи Просвещения лежит эта идея, оправдывающая несколько вещей сразу: индивидуальные права, рыночные механизмы, право голоса и уголовную юстицию. Верховный суд США нисколько не ошибся, когда увековечил свободу воли в качестве самогó условия правовой системы, позволяющего человеку делать выбор между добром и злом, желаемым и порицаемым, дозволенным и запрещенным.

Но сегодня это разумное здание трещит по швам. В своем бестселлере «Homo deus» историк Юваль Харари выдвигает головокружительный прогноз: промышленное приложение искусственного интеллекта ускорит и конкретизирует исчезновение свободы воли, ставшее предметом современных наук. «В начале третьего тысячелетия либерализму угрожает не философская идея, отрицающая существование свободных индивидуумов, а конкретные технологии. В самом скором времени нас ожидает нашествие чрезвычайно полезных устройств, приспособлений и структур, которые не оставят места свободной воле индивидов. Выживут ли в этих условиях демократия, свободный рынок и права человека?» Харари, который требует полностью переопределить наши идеологии и институты, считает, что нет, не выживут. Таким образом, контролируя наше поведение и руководя самыми тайными нашими помыслами, ИИ сможет подорвать либеральное основание наших обществ, разрушив само понятие индивидуальности. Если алгоритм знает меня лучше, чем я сам, и предлагает мне более рациональные решения, чем я мог бы принять самостоятельно, если мириады объединенных в сеть объектов делают мою способность к решению излишней, предлагая мне жизнь комфортную и предопределенную, если я постепенно перестаю быть движущей силой собственных действий, зачем мне понадобится право голоса и буду ли я подлежать хотя бы малейшей уголовной ответственности? ИИ может добить свободу воли, а вместе с ней и кантовский идеал автономии субъекта. Триумф благополучия означал бы тогда отречение от свободы — свободы выбора, свободы восстания, свободы ошибаться, «свободы заблуждаться», о которой говорил Джон Стюарт Милль[9].

Этот вывод, поспешный и радикальный, стал для меня как отправной точкой, так и пунктом назначения, поскольку мои путешествия окончились дискуссией с Харари в его святилище в Тель-Авиве. Не рискует ли либерализм, прославляя чудеса технологий, потерять самого себя? Мне кажется, что апологеты индивидуальной свободы настолько устали от векового сражения с луддитами самых разных мастей, настолько ослеплены своей страстью к инновациям, что просто отказываются видеть ту фундаментальную опасность, которую ИИ представляет для самого понятия индивида. Заметным исключением выступает лишь Питер Тиль, знаменитый предприниматель и открытый либертарианец, который охотно заявляет, что «ИИ — штука коммунистическая», поскольку требует централизации и нормативов. Если ИИ предвосхищает, регулирует мое поведение, манипулирует им и даже моими самыми тайными помыслами, если он способен, как воображает Юваль Харари, «хакнуть людей», нельзя ограничиться классическим аргументом о свободном рынке. Как потребитель может оставаться прав, если сами основания его решений сфабрикованы алгоритмом? Как мы можем быть ответственными взрослыми людьми, если самые главные наши решения определяются нашей включенностью в сеть? Какая разница между Google и Коммунистической партией Китая, если они используют одни и те же техники nudge, преследуя одни и те же утилитаристские цели?

вернуться

9

Эту изящную формулу — «the right to err» — ввел Исайя Берлин, когда комментировал работы Дж. С. Милля.