Короче говоря, она могла себе позволить жить, как хотела. Ведь «гонорар» в бундесмарках или долларах куда выше, чем тарифная ставка у Берта, где, правда, добавляются кое-какие валютные чаевые от благородных клиентов, но зато всегда грозит опасность в любой момент оступиться и загреметь. И тогда — прощай, учеба, прощай, добрая репутация: «В соответствии со статьей такой-то о тунеядстве…» и т. д. При работе соло с интеллигентным партнером никакой опасности нет, потому что при отсутствии улик и свидетелей все можно спокойненько свалить на внезапную страсть, которая не запрещается и тем более не наказывается ни в одной цивилизованной стране.
Берт бушевал, как ураган, да только всю кашу заварил он сам. Именно он каждый раз подсовывал ее самым многообещающим заграничным тузам, и как только клевала крупная экспортная рыба, тут же в ход шла Катрин. Немецкий она знала прилично, а английский — лучше не надо. Не то что там какие-нибудь «Ай ем хепи дет си ю» или «Ю ар э найс бой».[12] С ней можно было потолковать обо всем на свете: о моде и о музыке, о пражских памятниках культуры и о политике — она шла по наивысшей таксе, нарасхват. В конце концов бизнес есть бизнес, и Берт стал запрашивать за нее какую-то супертаксу, оттого-то так и разбушевался, когда она его отшила и к тому же начала отбивать клиентов. Он ей грозил, предупреждал, однажды даже поклялся, что пошлет на факультет анонимку, но Катрин только смеялась над ним.
— В самом деле, пан Лукавский? Тогда мне вас жаль. Когда вся эта афера провалится, больше всех пострадаете именно вы.
А он ей ответил, что всю жизнь работает с курвами, но такой, как она, еще не встречал.
Наконец кое-как договорились, Берт «закопал топор войны», а она время от времени делала ему уступку, но только с иностранцами и всегда на одних и тех же условиях. Строгая секретность, встреча на месте, в ателье, никаких ресторанов и баров. Берту ничего не оставалось, как согласиться на этот ультиматум. Лучше это, чем ничего, а Катрин ему регулярно платила.
И вот перед Сильвестром на горизонте появились три американца с кучей долларов. Они обратились к Берту, и тот предложил им полную культурную и развлекательную программу, включая цветные фотографии девчат. Да еще в двух комплектах. Мне повезло: меня выбрали вместе с Катрин. У Берта слабость к хорошей рекламе, с учетом наших возможностей и строгой конспирации он старался делать все, как на Западе, а там без каталога никуда. Мы с Сашей позировали в костюме Евы, а Катрин, как «дама из высшего круга», — во французском туалете с рюмкой «наполеона» в руке. Ни одна фотомодель ей и в подметки не годилась. А если учесть, что те цветные изображения «агфаколор» рекламировали не парижские туалеты и не мозеровское стекло, а элегантную красавицу, то у симпатичного американского агента, покупавшего у Берта для своих земляков «культурную программу», голова пошла кругом, и второй комплект он, наверное, даже смотреть не стал.
Американцы были люди солидные, и программа включала субботний завтрак в «Дельте», посещение оперы в Народном театре, ужин в ресторане, переход в арендованную квартиру и так далее, а заканчивалась в воскресенье, на Сильвестра, вечеринкой в укромном местечке — словом, целых три дня блаженства.