— Осторожнее, Найдан, — послышался голос женщины, — не забывайте, что везете раненых.
Сомнений не оставалось — это была Дашцэрма. От неожиданности комбриг замер на месте. Потом подошел и как можно спокойнее спросил:
— Как ты оказалась здесь?
Дашцэрма резко повернулась и растерянно посмотрела в глаза мужа:
— Я ведь в ту же ночь ушла в госпиталь. Спасибо майору Даш и инструктору майору Петрухину — согласились взять меня медсестрой.
— Значит, решилась. Хорошо. Но почему ты не в госпитале?
— Но это ведь слишком далеко от фронта, от тебя. Мне удалось перевестись в мотострелковый батальон твоей бригады.
Полковник заставил себя улыбнуться:
— Ты у меня молодец. Береги себя.
Дашцэрма недовольно повела плечом:
— Все будто сговорились беречь меня. Военфельдшер батальона лейтенант Самдан непрерывно посылает меня сопровождать раненых в тыл, как будто я не могу выносить их с поля боя. Прошу тебя…
— Ну, мне пора. Я найду тебя.
Нянтайсурэн быстро сел в подошедшую машину и поехал в передовую часть. Она поняла, муж ушел от ответа на ее просьбу…
О предстоящем всеобщем штурме укрепрайона воины бригады узнали из «боевых листков».
«Товарищи бойцы! Гордимся вашими успехами и подвигами. В предстоящем штурме вражеских позиций умело используйте особенности местности. Действуйте ловко, решительно, разумно», — говорилось в одном из листков, выпущенных секретарем ревсомольской ячейки.
На последних перед боем партийных и ревсомольских собраниях воины узнали о подвигах своих товарищей.
Помощник начальника политического отдела бригады по ревсомольской работе майор Дашжамц — сам человек большой энергии и храбрости — рассказывал:
«Командир бронемашины Чойдог наступал под градом пуль и снарядов. По брони дробно били обрывки пулеметных очередей. Изредка оглушало рикошетным ударом снаряда. Броневик был уже в нескольких десятках метров от огневой точки, когда прямым попаданием снаряда ранило механика-водителя и пулеметчика. Чойдог снял пулемет и, выждав момент, выскочил из машины. Начался нелегкий «огневой поединок Чойдога и японского пулеметчика, укрытого в дзоте. Высокое мастерство, хладнокровие и храбрость принесли монгольскому воину победу».
Широко известен стал в войсках Конно-механизированной группы подвиг ревсомольца связиста Жанчива. В разгар боя прервалась проводная связь между частями. Жанчив пополз искать место обрыва. Вражеский огонь был неимоверно яростным. Смерть витала рядом. Осколком мины сорвало с Жанчива пилотку, пуля вонзилась в руку, взрывной волной его бросило на дно ямы, заполненной грязной водой… Но Жанчив упорно полз вперед по линии связи, пока не достиг цели.
Недавно я получил письмо боевого друга Жанчива, бывшего связного рядового Л. Ганжинжава. Он был единственным, кто застал последнее мгновение жизни героя.
«Когда я подполз к связисту Жанчиву, — пишет товарищ Ганжинжава, — он лежал еле живой, а во рту держал оба конца провода. Я положил его и еще одного тяжелораненого цирика на шинель и потащил к командному пункту».
Бой за центральный узел укрепрайона становился все более ожесточенным. Яростно сопротивлялись японские части. В этих боях на фоне массового героизма монгольских цириков рождались подвиги, достойные легенд. Прежде чем рассказать о решающем ударе, сокрушившем укрепленный район, воздвигнутый у Великой китайской стены, мне хочется поведать о трех батырах, которых араты сравнивают с покорителями легендарного девяностоголового огнедышащего чудовища — мангаса Индрэмэ.
Пулеметчик Сангийн Дампил попросил лейтенанта Догсома, чтобы его взяли в разведку.
— Доброе дело. Возьмем, — охотно согласился лейтенант.
Многие цирики добивались чести идти на разведку укрепрайона, но отбирали самых сильных душой и телом батыров…
…Невеселым было детство Дампила. Много лет пришлось провести мальчику в юрте скотовода Санги, куда его отдали «на воспитание» бедняки родители. Когда он возвратился, умерла мать, ласковая, добрая Дулмаа. Отец женился вторично. Мачеха невзлюбила Дампила. Юношу определили в монастырь ламы Онхуза, старшего брата покойной матери. И хотя новый банди прилежно изучал тибетский язык, церковные книги, священные свитки, его так же, как и других юных послушников, нещадно пороли. «Как днем не видно звезд, так не было дня, чтобы по их спине не прошелся посох ламы», — принято было говорить об их «воспитании».