— Передайте командиру разведгруппы: немедленно прибыть к этому штабу. Я буду там. Действовать в зависимости от конкретно сложившейся обстановки.
Разведчики крикнули «есть» и стремглав бросились назад.
И снова перед глазами мелькают, словно быстро сменяющиеся кадры фильма, отдельные моменты жизни чужого города. Мое зрение невольно фиксирует вереницу женщин с плетеными корзинами на голове, наполненными бельем. Какой-то толстяк в длинном черном халате поднимает ребристую цинковую штору, прикрывающую дверь магазина. На одной из улиц нам повстречался молоденький стройный офицер. Он шел нетвердой походкой прогулявшего ночь кутилы и бойким голосом пел бравурную песню. Завидев наши машины, он довольно четко приветствовал нас и тут же, придерживаясь за перила, стал спускаться в подвальное кабаре.
— Пошел добавить, — констатировал майор Шведов.
Штаб гарнизона находился в здании китайской архитектуры, увенчанном черепичной крышей с загнутыми вверх углами. У входа стояли часовые.
Мы остановились. Автоматчики намеревались выскочить из машины. Но я жестом остановил их, тихо приказал:
— Всем оставаться на местах!
Конечно, можно было ворваться в штаб, пленить офицеров и продиктовать условия капитуляции гарнизона. Но при этом непременно возникнет стрельба, которая может встревожить войска, находившиеся в городе и, главным образом, в крепости. Мне казалось, что лучше провести психологическую атаку против командования японского гарнизона.
— Майор Шведов и капитан Семенидо, вызовите старшего японского начальника.
Шведов и Семенидо направились было к зданию. Но оттуда показалась группа офицеров во главе с коротконогим крепышом, холеное лицо которого украшало пенсне.
Выйдя из машины, я принял позу человека, ожидавшего доклада, и строго посмотрел на коротконогого. Тот блеснул стеклышками пенсне вправо, влево и, встретив мой взгляд, направился ко мне. По глазам было видно, что японец растерян и плохо владеет собой.
«Нужно заставить его заговорить первым. Пока будет докладывать, лучше почувствует, кто хозяин положения». Но японец остановился передо мной, не проронив ни слова.
«Молчишь? — зло подумал я. — Если ты, самурайская твоя душа, немедленно не заговоришь, то твое молчание будет уже молчанием мертвеца!»
К моему великому удовлетворению, японец правильно понял мое состояние и мысли. Он быстро, сбивчиво залопотал.
— Я полковник, командир дивизии. Что вам угодно? — дословно передал наш переводчик.
— Перед вами представитель советского командования. Предлагаю принять условия безоговорочной капитуляции. Сопротивление бесполезно. Город окружен войсками Забайкальского фронта.
— Но… — полковник не успел договорить фразу, как подошел еще один офицер. Он оказался представителем генерального штаба. По мере того, как переводчик объяснял ему смысл моих требований, глаза генштабиста округлялись. Он попросил две недели для доклада командующему 44-й армии генералу Хонго и последующего согласования вопроса с главнокомандующим и императором.
— А известно ли вам, что пятнадцатого августа пал кабинет Судзуки? — спросил я. — Военный министр Анами, член высшего военного совета генерал Иосио Синодзука и другие покончили жизнь самоубийством. Вам не с кем согласовывать вопрос о капитуляции.
— Но император… — глухо пробормотал генштабист.
На лицах японских офицеров отражалась напряженная внутренняя борьба. Кто знает, на что могут решиться с отчаяния эти двое? В их взглядах нет еще той обреченности, которая неминуемо предшествует сдаче врага на милость победителя. Они скорее просто ошеломлены нашими внезапными, дерзкими и стремительными действиями.
— Если вы не согласитесь на немедленную капитуляцию, — предупредил я, — через два часа вступит в силу мой приказ, и советско-монгольские войска начнут штурм города. Тогда уже никто не сможет поручиться за вашу жизнь, жизнь ваших подчиненных, за судьбу их семей, живущих в Жэхэ.
По лицу гештабиста скользнула ироническая улыбка. Он решительно шагнул вперед, как бы отстраняя этим командира дивизии от решения судьбы гарнизона, и хотел что-то сказать. Слова его, будь они сказаны, не предвещали бы, конечно, для нас ничего приятного. Но открыв рот, генштабист поперхнулся и в следующее мгновение столь же энергично попятился назад. За моей спиной послышался шум автомобилей. Поняв, в чем дело, я произнес тоном, выносящим приговор: