Планы врага нам неизвестны. Неизвестна минута, намеченная для последнего удара. Может быть, она падет на утро, а может быть, пробьет сейчас, через какое-нибудь мгновенье. Вспыхнет где-то рядом в темноте выстрел, и с воплем «урр!» на нас бросятся басмачи.
Я жду этого. Ждут мои товарищи. Ждут каждую секунду…
В КОГО МЫ СТРЕЛЯЛИ…
Время, как прибой, день за днем выносит на берег то одну, то другую деталь прошлого. Из этих крупиц постепенно складывается облик пережитого. Облик величественный и беспощадный в своей правдивости.
Война, в которой наша красногвардейская застава в то утро сделала первые выстрелы, началась много раньше. Формально 12 февраля 1918 года, на рассвете. Точнее, перед рассветом, когда мрак сырой весенней ночи был предательски густ и чуткая тишина так обманчива. Чья-то невидимая рука всадила кривой разбойничий нож в живот часового, стоявшего у крепостных ворот Коканда. Удар оказался настолько сильным, что пробил и ремень, и толстое сукно солдатской шинели. Часовой пал замертво.
Время донесло до нас только имя солдата. Звали его Абдукадыр. Он служил до революции в старой армии, участвовал в первой мировой войне и испытал сам отравление удушливыми газами. С фронта вернулся больным. Время донесло еще одну важную подробность. Абдукадыра называли «туртынчи», что в переводе означает четвертый. Так именовались узбеки, голосовавшие за четвертый — большевистский список по выборам в Учредительное собрание. Муллы пророчили этим «туртынчи» проклятие аллаха и ад на том свете. Не меньше «неприятностей» ожидало их и на этом свете: преследование церкви, удар из-за угла.
Нож угодил в Абдукадыра не только потому, что он был «туртынчи», но и потому, что был часовой советской крепости. А вот часовым он оказался именно в силу симпатий к революции.
Абдукадыр не успел даже крикнуть, не успел предупредить товарищей о страшной опасности. Он упал без стона. Десяток басмачей ворвался в крепость, но подчасок заметил их и выстрелил. Ворота мгновенно захлопнулись, и враги оказались в западне. С ними покончили без шума.
Предрассветное убийство советского часового послужило сигналом к сражению. Копившиеся несколько месяцев силы столкнулись. Девять дней шли непрерывные бои. Они как бы открыли первый этап борьбы, которая велась до этого без выстрела и напоминала предгрозовое небо, где собирались тучи.
Пламя этой борьбы вспыхнуло в Коканде. Здесь враг чувствовал себя уверенным, сюда стягивал силы. Здесь, притаившись, плели сеть интриг и заговоров крупные торговцы и промышленники. Одиннадцать банков вели до резолюции активную деятельность в этом городе — Русско-Азиатский, Русский для внешней торговли, Волжско-Камский, Азовско-Донской, Московский учетный и другие. Кокандский биржевой комитет был связан операциями с русскими и иностранными фирмами. Крупнейшие мануфактурные склады Цинделя и Саввы Морозова снабжали отсюда товарами всех торговцев Средней Азии. Миллионные сделки заключали торговые дома Юсуф-Давыдова, Потеляхова, Муллы Усмана-Уста Умарова, процветало на огромных барышах Вадьяевское торгово-промышленное товарищество. Не бросили своих богатств хозяева после революции, не отказались от надежды вернуть старое. И они не только ждали.
27 ноября 1917 года буржуазно-националистические (клерикальные) партии «Шурой-Улема» и «Шурои-Ислама» созвали в Коканде Туркестанский краевой мусульманский съезд, на котором сформировали буржуазное правительство во главе с Мустафой Чокаевым и группой крупных торговцев и промышленников. Правительство обосновалось в Коканде. Хозяева не хотели покидать свои склады и предприятия, намеревались с помощью прежних связей укрепить власть, сохранить за Кокандом, как и до революции, положение промышленного центра.
Кокандское автономное правительство прежде всего попыталось создать собственную армию и объявило мобилизацию. Но эта затея провалилась — народ не пошел в услужение к своим бывшим притеснителям и кровопийцам. Тогда «автономисты» призвали к себе на помощь басмаческую банду Иргаша-курбаши. Старый конокрад и разбойник, по прозвищу «чулак», что значит хромой, был объявлен верховным главнокомандующим армией автономистов. Помощником к нему приставили офицера корниловской «дикой дивизии» Шамиль-бека. Эти три лица — глава правительства, главнокомандующий и его заместитель — символизировали союз буржуазии, басмачества и белогвардейщины.