Разогретый воспоминаньем, он стал разматывать с шеи грязный вязаный шарф.
— Много у вас детей? — помедлив, размышляя о сказанном окольным путем, спросил Федор Андреич.
— Трое… но не думайте о моих детях! Это моя забота… — так же тихо отвечал Мухолович и напрасно ждал очередного, всеразъясняющего вопроса хотя бы, для начала, только о месте происшествия.
Откинувшись спиной к стене, Федор Андреич рассеянно глядел на мезозойский камень, причудливо освещенный помаргивающей лампой. Очень болело где-то под лопаткой. Свечерело совсем.
— Вот что, Мухолович. Когда у меня будет тепло и мне не нужно будет красть лошадиные головы в темных переулках, я и сам начну работать, но пока не обещаю. У меня все вразброд разбежалось, — нужно еще собирать их, мысли, с год… да мне и немного осталось… не жить, а писать немного осталось! — резко поправился он.
— Можно на минутку к вам? — просунулась в дверь голова сестры; не дожидаясь ответа, она вошла, торжественно неся в руке сковородку с поджаренной рыбой и стакан настоящего, судя по запаху, кофе.
— Это давеча Исак Иваныч принес. Он прямо волшебник у нас, Исак Иваныч, — вся сияя, заговорила она. — Федя, ты попросил бы кстати у Исаак Иваныча дровец достать, а то…
И тут оно накатило вновь, как всегда без предупреждения.
— К черту… — шепотом рванулся достигший какой-то внутренней точки Федор Андреич и в ярости вышиб кулаком завтрак из рук Елены. Рыба, с легкостью для нее неожиданной, взлетела вверх, переломилась в воздухе и шлепнулась к ногам испуганного Мухоловича.
— А где же культура! — жалобно вскричал Мухолович, подымаясь на цыпочки.
Одновременно с криком знакомо обозначился у Федора Андреича укол глубоко под ребрами. Елена с Мухоловичем исчезли за пелену внезапного тумана, а из окна, сереющего ранним вечером, вылез не спеша ферт.
— Чего ты ему позволяешь, спустил бы собак на паршивца! — ухмыльнулся ферт, подбочениваясь. — И охота же тебе этакие воды психологии разводить!..
Закрывая лицо руками и сгибаясь всеми костями, Федор Андреич повалился на кровать.
Был когда-то Федор Андреич совсем маленьким, славным был бутузом-карапузом, кушал кашку, не знал ничего. А когда на ночь, бывало, не хотел ложиться Феденька, брыкал няньку барской ножкой, показывала та сурово костяным пальцем в окно, за которым, вдоль и поперек полей сугробных, искала баба-вьюга нетеряную кладь… И боялся, и детским сердцем обожал ту непутную бабу Феденька.
Происходил Федор Андреич из краев, что особо славятся буранами, и до зрелых лет воздыхал с сожалением о былых поездках из Пензы в Городище, к бобылю-отцу на рождественские каникулы; обычно дорога выпадала на ночь. И всякий год, помнится, везло Феденьке на снежную непогоду: завернув ноги в веретье, по маковку в пушистом сне да сене, качался он всю полсотню верст в уютных тамошних розваленках, положась на ямщицкую смекалку и крестьянского коня. И чем разбойнее свистали белые вихри-дядьки над головой, тем слаще удовольствие: никто в уезде, мороз в том числе, не посмел бы обидеть, не по чести обойтись с сынком всемогущего, по старинке крутого исправника Лихарева.
Но то ли грудная жаба да суставный ревматизм, только с годами поослабло у Федора Андреича романтическое рвение к российским снегопадам. Да, видно, и снежок не тот стал, и когда отправлялся Федор Андреич к ненавистному Елкову в гости, просто мокрая липучая гадость тяжкими хлопьями летела ему навстречу, поминутно залепляя глаза.
Улицы той пятницы были темны, и никого в них, кроме шагающего неторопливо Федора Андреича. Он шел, наслеживая огромными калошами по пухлым снежным поверхностям и время от времени протирая рукавицей глаза. В душе он очень досадовал на себя, что опять потащился к Елкову, и, чтоб сократить время досадования своего, заметно ускорил шаг.
Его, поднимающегося по лестнице, казавшейся шаткой из-за темноты, перегнал некто тяжелый и пыхтящий. Состояние Федора Андреича было таково, что ему непременно требовалось если не увидеть, то, по крайней мере, услышать голос этого, перегоняющего.
— Скажите, в котором… в котором этаже квартира доктора Елкова? — спросил он, чтоб только спросить о чем-нибудь.
Из тьмы прозвучали размашисто сказанные слова: