30. Олеся Фокина: «Как я познакомилась с митьками»
Однажды, шагнув на очередную ступень славы, Митя раз и навсегда понял, кого возьмут в будущее и как этот факт делать очевидным для журналистов. Это случилось в начале 1988 года, с появлением статьи Олеси Фокиной «Как я познакомилась с митьками» («Юность», 03.1988 г.) — первая большая, всесоюзная, тиражом свыше 3 миллионов экземпляров весть о митьках. Ну какой тираж всех, вместе взятых, предыдущих публикаций? Да с гулькин нос по сравнению с «Юностью», так что эта статья становится основополагающим документом, по ней отныне и оценивают митьков.
Я не могу привести весь текст статьи, он очень велик и наполовину состоит из лирических зарисовок: природа, погода, плохой сосед в поезде: цветасто одет и съел шесть дорогих бутербродов с рыбой, хороший сосед в поезде: одет плохо, не ест и читает Сент-Экзюпери. (Эти персонажи как бы олицетворяют жизнь в стране, где митьки воплощают лучшее: видимо, Митя в присутствии журналистки был одет плохо и жаловался, что три дня не жрамши.)
Конструктивная часть написана так:
Если бы создавался словарь неформальных молодежных объединений, я бы предложила дать в нем такой текст: ...митек неагрессивен и никогда не ругается матом ...ми-тек одевается во что попало, но не попсово ...митек несексуален. Наиболее распространенные митьковские выражения:
ДЫК — слово, могущее заменить практически все слова и выражения. С вопросительной интонацией — как, кто, почему; чаще с упреком — мол, как же так?
ЕЛЫ-ПАЛЫ — обида, сожаление, восторг, радость, гнев. <...>
ОТТЯГИВАТЬСЯ — заняться чем-либо приятным, чтобы забыть о тяготах жизни митька...
И так далее, без малейшего намека о том, откуда это переписано. (На всякий случай напоминаю, что Олеся Фокина здесь переписывает — не пересказывает, а именно переписывает — текст первой части «Митьков».)
Такая статья обоюдовыгодна: журналистка делается автором книги «Митьки», а Дмитрий Шагин (ведь митьки, до того как были описаны Олесей Фокиной, все же, наверное, не самозародились от тепла, грязи, портвейна и троекратных поцелуев, а были кем-то придуманы) — значит, все и придумал. (Следует, правда, сказать, что в статье упоминается не один Митя, но также Флоренский, поскольку он присутствовал при встрече с журналисткой, и Вася Голубев, поскольку его линогравюры иллюстрируют статью.)
Вот что значит акматическая фаза: всё, браток, теперь каждый за себя. Сам ведь начал текст «Митьков» с фразы: «Участников движения предлагаю называть митьками по имени основателя и классического образца — Дмитрия Шагина». Дмитрию Шагину чужого не надо, не претендует же он на то, чтобы считаться первым космонавтом, героем-панфиловцем, лучшим солистом Большого театра — нет тому документальных подтверждений. А на то, что Митя основатель движения митьков, документики имеются: первая фраза книги «Митьки» — а за ней много-много статей «Как я познакомилась с митьками».
Так что я, Дмитрий Шагин, и есть основоположник, а тебе, товарищ ты мой дорогой, скромней пора стать.
31. Митьки в Гонконге
Само собой, словами Митя ничего подобного не говорил, да и я не особенно расспрашивал. Если бы стал настаивать на объяснениях, получил бы достойный ответ: братки должны брататься, здесь МУР, а не институт благородных девиц. Нет, статья Олеси Фокиной не была каким-то переломом. Странно, но перелом в наших отношениях обозначился после следующей истории (если это не случайное совпадение).
Зимой 1988 года наша немецкая подруга Дорис Кноп, составительница всяких путеводителей и туристских альбомов, организовала для «Митьков» поездку на транссибирском экспрессе в Хабаровск. Просто так, без выставок. Увеселительную прогулку. Ездили Флоренский, Тихомиров, я и московский митек Вася Щетинин. Митя не поехал — на фиг сдался этот Хабаровск.
Уже возвращаясь, в лютый мороз мы стояли в сугробе на берегу Байкала, под Иркутском, и Дора развеселилась: ну и пейзаж! Гонконг! Точно как в Гонконге!
Пейзаж выглядел странно: на поверхности сверкающего Байкала ни льдинки, и на другом берегу снега не Разглядеть, только горы синеют сквозь солнечное марево.
Решили Митю разыграть, — вероятно, именно сильный мороз надоумил: раздевшись, мы уселись в сугроб якобы на пляже. В руках много банок с пивом (которое в Ленинграде на вес золота), обмякли, рты раззявили, демонстрируем, как жарко. Дора сделала фотографии чуть снизу, чтобы снег под нами в кадр не вошел. К этим фотографиям гонконгского пляжа было убедительное дополнение, снимки в международном аэропорту Шереметьево. Митьки со скучающим, пресыщенным видом слоняются по «duty free», среди штабелей баночного пива и постеров с рекламой «Marlboro». Все вокруг блещет пластиком, металлом и шутовскими огнями — безукоризненная заграница, похлеще, чем в кино показывают.
Перед тем как давать Мите показания, мы четко обговорили сценарий, придумали выразительные мелочи: сколько стоит гонконгский доллар, что из шмудаков привезли. Мало-мальски грамотный человек спросил бы первым делом — каким образом можно оформить в Хабаровске заграничные паспорта, откуда визы, —да темные мы еще были. Никто не бывал за границей. Наплели что-то про Дорино всемогущество.
Митя поверил Всех быстро обзвонил, сверил показания. Говорил сухо, равнодушно. Не реагировал на известие, что Вася Щетинин, поехавший, в сущности, вместо Мити, сумел даже купить видеомагнитофон, а мы, ленинградские митьки, дурачье, в основном всё пропили. А привезли — да так, по двухкассетному магнитофону, еще всяких мелочей... (Напомню, что кассетный магнитофон был тогда у одного только Фила. О видеомагнитофоне мечтать было просто глупо: ясно, что это венец всего жизненного пути человека, выше нет ничего и никогда.)
Предполагалось, что Митя спросит: а мне что привезли? Тут нужно было цинично отвечать, что, мол, прости, браток, как-то не сообразили, везли тебе баночного пива, да все в самолете выпили, вот жвачка осталась, хочешь жвачки? Как дети; захотели посмеяться над слабостями товарища... Митьки не склонны к плебейским розыгрышам ради зубоскальства, да уж больно удачно все совпало. Но даже не спрашивал ничего Митя, молчал; подумалось—раскусил нас сразу. Или кто-то не выдержал, расхохотался?
Где-то через неделю я встретился с Борей Смеловым, Митиным отчимом.
— Что, Боря, поверил Митя в Гонконг?
— Так вы были там или нет?
— Конечно не были.
— Ну вы и звери. Митя по полу катался, кричал. «Скорую» хотели вызывать.
32. Лирическая интермедия о жизни
Сразу и «скорую»... Наверное, Борька преувеличил: смейся, мол, злодей. Было не смешно, а довольно противно. Жизнь и так ужасна, и есть же сила жестокости вдобавок имитировать ужасы, розыгрыши устраивать.
Я не утверждаю всерьез, подобно Шопенгауэру, что жизнь ужасна, но у меня в то время была присказка: почему жизнь так ужасна? Этой фразе меня научила моя дочь Оля в следующих обстоятельствах.
В пять лет Оля стала самостоятельно выходить гулять. Я надел на нее валенки и желтую шубу; она ушла, но вернулась что-то очень быстро — минут через пятнадцать.
— Что, Оля, холодно?
Она, не отвечая, пребывала в глубокой задумчивости.
— Ты почему так мало гуляла?
Оля жестами попросила не приставать, дать времени какую-то мысль разрешить. Додумав, она подошла ко мне и обратилась с вопросом:
— Папа, почему жизнь так ужасна?
Я пришел в смятение — глубоко копает моя дочь! — и после осторожного разговора воссоздал случившееся.
Оля вызвала лифт. Пришел грузовой лифт, она, несмотря на указание пользоваться только обычным лифтом, вошла, нажала кнопку первого этажа, двери закрылись, но лифт не тронулся. Погас свет.
Вес пятилетнего ребенка слишком мал, и лифт вел себя так, как если бы был пуст. Несколько минут, быть может, минут десять, Оля стояла во тьме и молчании смиренно ожидая, как судьба дальше сложится. Наконец кто-то вызвал лифт и тем освободил ее — Ольга отправилась домой думать и делать выводы. Кстати, сейчас моя дочь заканчивает философский факультет университета. (Я сообразил, что зимой 1988 года ей не было еще пяти лет. Значит, я сам ее научил этой фразе?)