Стартовая цена всех лотов была 20 тысяч рублей. Начали лихо: «Ангел» Дианы Вишневой ушел за 800 тысяч. За «Дворец» Максима Шостаковича дали 380 тысяч. «Видимо, тот, кто купил мою картину, человек пьющий», — пошутил дирижер. Когда актер Семен Фурман поднялся поддержать своего «Индюка», то пообещал: если хорошо пойдет, он будет этим зарабатывать. Но как перевалило за полмиллиона — руками всплеснул: «Сколько сумасшедших-то, а?!» За «Индюка» дали 550 тысяч. Потом был новый рекорд: «Карета» Лизы Боярской — 850 тысяч. Наконец, дошло до лота номер 12. Это была «Метель» Валентины Матвиенко.
«Год от года растет мастерство, Валентина Ивановна, поздравляю!» — вскричал «митек» — художник Дмитрий Шагин. В восторге от полотна кто-то выкрикнул новую цену: «Миллион!» В конце концов остались два претендента, которые сражались за «Метель» не на жизнь, а на смерть. На отметке 10,5 миллиона торг, казалось, уже сник. Аукционист поднял молоток... Но соперники все-таки дошли до рекордной ставки — 11,5 миллиона. Картину приобрела юная Мария Александровна Евневич по поручению папы-предпринимателя.
Все ждали главного конкурента Валентины Матвиенко, что шел под номером 19. Наконец прозвучало: «Начинающий художник родом из Санкт-Петербурга, который посетил Рождественскую ярмарку 26 декабря!..» Зал взревел. И на сцену бережно вынесли полотно «Узор»: синее морозное окно, занавесочки, вверху — скромно: В. Путин.
Начинающим художникам, которые выставлялись на ярмарке, помогала профессионал — Надежда Анфалова. Но премьер-министр, по ее словам, самостоятельно справился с задачей. «Мое участие было минимально, — рассказала Надежда «Известиям». — Я помогала подобрать кисть нужного размера и смешать краски». Кроме того, закончив писать, Владимир Владимирович выразил желание, чтоб на окошке появились занавесочки, а на занавесочках — бусинки. Чем потом и снабдила творение художница. Претенденты на «Узор» не мелочились. По залу летало головокружительное: «Тринадцать миллионов!» — «Четырнадцать!» — «Пятнадцать!» — «Восемнадцать!» — «Тридцать два!» — «Тридцать три!«... И за 37 миллионов «Узор» Владимира Путина был продан.
Приобрела его столичная арт-галерея «Наши художники». Ее владелица Наталья Курникова рассказала «Известиям», что готова была сражаться дальше. «Хотя я и так превысила свои ожидания, — добавила она с улыбкой. — Ведь это еще одна грань выдающейся личности, возможно, первое и последнее его произведение как художника».
Картину Курникова намерена выставлять. Тем более что галерея расположена очень удобно для Владимира Владимировича — на Рублево-Успенском шоссе. «Хотя он работает в нескольких минутах от нас, но до сих пор у нас не бывал, — посетовала госпожа Курникова. — Теперь, надеюсь, посетит».
По словам Курниковой, «Узору» будет выделено очень почетное место отдельно от других художников.
Среди коллег у художника Путина есть достойные соперники. Картина самого известного в британской истории премьера Уинстона Черчилля «Вид марокканского города Тинхерир» в канун 2007 года на Сотбис была продана почти по той же цене» (И. Тукмакова «Картина Путина уедет на Рублевку», Известия 19.01.2009 г.).
Рекшан прав, этику и эстетику при чтении статьи следует отбросить, она — о судьбе России.
Только Черчилля не следовало бы поминать в связи с этим мероприятием. Черчилль был профессиональным художником, признавался: «Я готов бросить все ради занятия живописью». Был удостоен звания почетного члена Королевской академии художеств, но академики и понятия не имели, кого они приняли, ведь Черчилль всегда выставлялся под вымышленным именем (Чарльз Морин, затем Дэвид Винтер). Мучительно боялся, что псевдонимы раскроют и оценка художественных достоинств его картин будет искажена. «Тинхерир» относится к числу лучших картин Черчилля, к тому же имеет интересную историю (картина была подарена президенту Трумэну, который оценивал ее так: «Она станет самым ценным имуществом, которое я смогу оставить своей дочери»). Картина действительно хорошая, в стиле Марке, но, конечно, увы, цена ее в большей степени определяется тем, что это исторический артефакт.
Картины, которые пишутся на Рождественской ярмарке, отличаются от картин Черчилля тем, что пишутся одним махом, сразу. Умение написать картину за один сеанс — это особенность далеко не всякого художника. Быстро, да еще с кем-нибудь вдвоем — встречается куда реже, чем способность шахматиста к сеансу одновременной игры. Не сговариваясь пластически взаимодействовать — на это не способен почти никто. Это халтура: как вышло, так и ладно.
Митьки писали вместе быстро — на машинах, автобусах, пивных ларьках, голых девушках, — но это все же были не совместные картины, а картины, состоящие из отдельных сегментов.
Бывало и на грани профанации живописи, а в новом тысячелетии уже не раз переходило эту грань. Самое позорное, в чем я принял участие, — в Москве, на закрытой ярмарке для олигархов Митя, Фил и я написали большую картину из отдельных кусков; предполагалось,
что олигархи разрежут ее на куски и раскупят, вместо чего олигархи разодрали картину в клочья, разбросали по залу и повалили на следующий аттракцион, кинув нам тысячу, что ли, долларов. Мы все, включая Митю, устыдились такой издевки над смыслом живописи. Кощунства по отношению к ангелу живописи. Друг друга стыдились. Казалось: ну все, больше такого не будет.
Благотворительность — дело хорошее, но зачем этот юмор с совместными картинами? Картины дорогие, потому что обладают высокими художественными достоинствами?
Я предлагаю: все эти известные люди за миллион долларов, балеринам и тренерам поменьше, проводят по сеансу одновременной игры в шахматы, лучше всего вслепую. Помощник подсказывает правила игры, напоминает, как ходят пешки и фигуры. Преимущества очевидны: в отличие от живописи кое-как играть в шахматы умеют практически все, так что получится лучше.
Если нужно иметь реальный, конкретный артефакт от известного человека, то пусть на аукционах продаются их вышивки, вязанье, мужчины пусть соберут детекторный приемник или склеят модель самолета. В этом смысле я (вопреки мнению прессы, что мы с Митей не сходимся во взглядах на нового президента), одобряю поступок Дмитрия Медведева. Когда его пригласили на аукцион 2010 года — не стал президент заниматься профанацией живописи, честно признал: не умею. Прислал простую фотографию: она была продана за 51 миллион рублей, то есть почти 2 миллиона долларов.
Недостаток статьи Рекшана в том, что он, немолодой уже человек, считает свою систему ценностей абсолютной. Так свинья не сомневается, что все завидуют, рвутся к ее корыту; алкоголик, насколько помню, уверен, что почти все вокруг пьют, а кто не пьет — скучный дурак; художник пребывает в приятном заблуждении, считая всех людей способными оценить пластическую красоту произведения искусства.
Так ведь все разные, у каждого своя модель мира («такой уж родился, что всегда лучше всех все понимаю» — конечно, лучше, но только в своей модели мира). Блаженный Августин говорил: «Так и должно быть в мире: то, что для одного бесценная святыня, для другого — бесполезный хлам».
(Может, я неточно цитирую, но мне запомнились эти слова, потому что они буквально были сказаны однажды.
В середине 90-х годов Женя Зубков организовал паломничество в Иерусалим. Вернулся я, привез масла с Гроба Господня, святой воды из Иордана. Набрал камушков на горе Фавор, щепок из Гефсиманского сада. Моя жена всего понемногу послала своей подруге детства в провинцию, та пишет взволнованный ответ: «Какое счастье, что твой муж сподобился попасть на Святую Землю и привезти нам бесценных сокровищ!»
Оставшиеся реликвии я расставил на столе в мастерской. Зашла Люба Гуревич в гости, посмотрела: «Ты что, этот хлам тащил из Иерусалима?»)
Рекшан дразнится так, будто Митя оттер меня от чего-то поистине ценного, но то, от чего можно оттереть, — оно вообще не очень ценное. Мне, например, не представляются ценностями сборники «Митьковских песен» и «Митьковских олимпиад»; необходимость встречаться, да еще и периодически, с высшими городскими чинами по их инициативе вызвала бы у меня тревогу и тоску; да я даже метафору с сельскими танцами, в которой «одну деваху постоянно приглашают, а с другой танцуют не очень», видимо, воспринимаю неадекватно: вот и хорошо, что не лезут приглашать.