— Робот, способный вытирать пыль и пылесосить, возможен в этом десятилетии. Я уверен в этом. Это даже не спорный вопрос.
На самом деле домашние роботы кажутся даже менее реальными по мере приближения нового тысячелетия, но это неважно: научной теологии требуется некое постоянное напряжение.
К середине следующего столетия, сказал Моравек, роботы будут такими же умными, как люди, и в основном возьмут на себя экономику.
— На этом этапе мы на самом деле окажемся без работы, — засмеялся Моравек.
Люди вполне могут заняться «эстетическими вещами, такими, как поэзия», которые происходят из психологических капризов, все еще находящихся вне охвата роботов, но все важные работы будут у роботов.
— Нет смысла привлекать людей для работы в компанию, — сказал Моравек, — потому что они просто все испортят.
Если смотреть с другой стороны, продолжал он, то машины будут создавать так много богатства, что людям, возможно, просто не нужно будет работать; машины также уничтожат бедность, войны и другие трагедии истории.
— Это тривиальные проблемы, — сказал Моравек.
Люди все равно смогут путем покупательского спроса осуществлять какой-то контроль над корпорациями, управляемыми роботами.
— Мы будем выбирать, какие нам купить, а какие нет. Так что мы будем выбирать производителей домашних роботов, которые делают необходимых и эффективных роботов.
Люди также смогут бойкотировать корпорации роботов, чья продукция или политика кажутся враждебными людям.
Неизбежно, продолжал Моравек, что в поисках сырья машины отправятся в открытый космос. Они развернутся по всей Вселенной, превращая материю в приспособления, обрабатывающие информацию. В рамках этих границ роботы, неспособные расти физически, попробуют использовать доступные ресурсы все более и более эффективно и займутся чистыми вычислениями и моделированием.
— В конце концов, — объяснил Моравек, — каждый маленький квантум действия имеет физическое значение. Базово у вас киберпространство, которое считает со все большей и большей эффективностью.
По мере того как существа внутри киберпространства учатся обрабатывать информацию все быстрее, будет казаться, что послания между ними проходят дольше, так как эти послания все равно смогут передаваться только со скоростью света.
— Так что результатом всего этого улучшения в кодировании будет увеличение размера эффективной Вселенной, — сказал он.
Киберпространство будет в некотором смысле становиться больше, более плотным, более замысловатым и более интересным, чем фактическая физическая Вселенная.
Большинство людей с радостью откажутся от своих смертных оболочек из плоти и крови в пользу большей свободы и бессмертия киберпространства. Но всегда возможно, размышлял Моравек, что останутся «агрессивные примитивные люди, которые будут говорить: „Нет, мы не хотим присоединяться к машинам"». Машины могут позволить этим атавистам остаться на Земле в окружающей среде, подобной раю или парку. В конце концов, Земля — «это просто частичка грязи в системе, и она не имеет огромной исторической важности». Но машины, страстно желающие сырья, представленного Землей, могут в конце концов заставить ее последних жителей принять новый дом в киберпространстве.
Но что, спросил я, будут делать эти машины, со всей их мощностью и ресурсами? Они будут заинтересованы в занятии наукой ради науки? Абсолютно верно, ответил Моравек.
— Это стержень моей фантазии: наши небиологические потомки, не имеющие большинства наших ограничений, способные перепрограммировать себя, могут заниматься базовым знанием о вещах.
Фактически, наука будет единственно достойной умных машин.
— Занятия, подобные искусству, которым люди иногда увлекаются, не кажутся очень глубокими в том смысле, что они являются первичными видами моделирования.
Его хихиканье переросло в раскаты смеха. Моравек сказал, что он твердо верит в бесконечность науки или, по крайней мере, прикладной науки.
— Даже если основные правила являются конечными, — сказал он, — то вы можете идти в направлении их соединения.