Как бы то ни было и какими бы мотивами они ни руководствовались, они не сказали ничего такого, что могло бы унизить Терезу в представлении дочери. В таком случае…
— Почему вы на меня так смотрите, мама?
— Я думаю… я думаю, что следует восхищаться твоим отцом, которому ничего не стоило бы навсегда уронить меня в твоих глазах!
— Уронить вас в моих глазах! Но после такой попытки я бы вас только еще больше полюбила!
Тереза встала и подошла к книжному шкафу. Повернувшись спиной к дочери, она принялась разбирать книги и расставлять их по местам.
— Нельзя допустить, чтобы ты знала… Если ты узнаешь…
— Ну что же! В чем дело? Вы полюбили кого-нибудь? И уехали? Не так ли? Догадаться нетрудно! Почему бы я могла быть на вас за это в обиде?
Так вот что думала девочка, что она подозревала! Следует раскрыть ей глаза. Невозможно признаться во всем до конца: это было бы выше сил Терезы. Да и зачем? Даже того немногого, что она может сказать Мари, будет достаточно, чтобы оттолкнуть ее от себя.
— Пойди сюда. Нет, нет, не садись на ручку моего кресла. Я не хочу, чтобы ты меня целовала. Сядь спокойно вот на это низенькое креслице, что я привезла из Аржелуза; тетя Клара любила греться на нем у камина. Поверь мне, это тактичное молчание — красивый поступок. Очень красивый! Они могли бы тебе рассказать…
— Но, мамочка, то, что вы не выдержали подобной жизни, только возвышает вас в моих глазах.
— Что об этом думают Фило?
Этот вопрос как будто смутил Мари. Действительно, Фило часто намекали на какие-то события, о которых девушка ничего не знала. Они давали понять, что, по их мнению, Дескейру следует быть более сговорчивыми. В конечном счете Мари не интересовало мнение людей из Сен-Клера и Аржелуза.
— Подвинься ко мне, дорогая. Ах, как бы мне хотелось, чтобы при нашем разговоре в комнате было темно. Возвращайся в Аржелуз, девочка! Скорей, скорей… не спрашивай меня ни о чем.
Почти шепотом она добавила: «Я недостойна…» и, так как Мари не расслышала, повторила несколько громче:
— Я недостойна…
— Мать всегда достойна…
— Нет, Мари.
— Знаете ли, что мне неожиданно пришло в голову? Что вы человек с более отсталыми взглядами, чем я думала! Мама, дорогая, вы относитесь к себе так, как отнеслись бы к вам обыватели из Сен-Клера и Аржелуза. Вы осуждаете себя во имя тех же принципов; вы ставите себе в огромную вину то, что для девушки моих лет вовсе не является достойным порицания. Вы думаете, что любовь — зло.
— Нет, я не думаю, что в твоей любви есть зло.
— Но, мама, любовь — всегда любовь, и оттого только, что вы были замужем, нельзя…
— Разве ты перестала быть религиозной, моя девочка?
Мари тряхнула головой и вызывающе сказала:
— Жорж помог мне пройти эту стадию. Вам это кажется смешным, мама?
Тереза пыталась засмеяться: иногда человек одним словом или тоном, которым произносит его, выдает свою вульгарность. Терезу покоробило оттого, что Мари сказала: «эту стадию». Девочка придвинула свое креслице и коленями касалась коленей матери. Сложив руки и опершись на колени матери, Мари стала всматриваться в ее лицо с вниманием и волнением молодой девушки, поверяющей подруге свои заветные тайны.
— Пойми меня, не вынуждай меня говорить больше того, что я могу сказать. Нет, конечно, любовь — не зло… но зло так ужасно, когда его нельзя оправдать хотя бы подобием любви!
Она почти беззвучно произнесла еще несколько слов и, когда Мари спросила: «Что вы сказали?» — проговорила:
— Ничего, ничего…
Они замолчали. Какими большими казались глаза Мари, устремленные на мать! Скрестив руки и выпрямившись, она теперь села несколько поодаль. Тереза взяла каминные щипцы и стала мешать горящие уголья.
— Не пытайся понять. Я не принадлежу к числу порядочных людей. Думай что хочешь!
Когда Тереза повторила еще раз: «Не принадлежу к числу порядочных людей», она услышала звук отодвигаемого кресла. Мари села еще дальше. Тереза поднесла руки к лицу, закрыла ими глаза. Что это с нею? Ведь обычно она никогда не плачет. Девочка не должна этого видеть. Но слезы, более жгучие и обильные, чем в детстве, текли меж пальцев. Плечи ее вздрагивали, как у плачущего ребенка, и низенькое кресло вновь очутилось возле. Нервные пальцы дочери схватили руки Терезы, заставили ее открыть лицо.