— Если ждешь извинений, то их не будет, — говорю я, стараясь чтобы это прозвучало максимально дерзко.
— Извинения не стоят того времени, которое ты потратишь на них. Особенно после всего, что ты сотворила, — он касается моей щеки. — Я прекрасно понимаю, что ты ничуть не сожалеешь о содеянном.
— Не сожалею, — я сбрасываю его ладонь.
— Это хорошо, — он откидывает прядь волос привычным жестом. — Плохо другое, я должен был догадаться, что ты захочешь его вытащить, но почему-то решил, что тебе не хватит смелости рискнуть.
— Как приятно осознавать, что ты наконец понял с кем имеешь дело, — я сильно рискую, общаясь с Крумбайном в подобном тоне, но ничего не могу с собой поделать.
— О, да. Ты поразила меня, — Карл так искренне улыбается, что и я удивляюсь. Это ничем не походит на ту вспышку ярости, которую я наблюдала ночью. Теперь он выглядит так, словно я сделала что-то по-настоящему хорошее и в сердце шевелится первый червячок сомнения. Что я упустила?
— И ты не сердишься? — осторожно спрашиваю я.
— Уже нет, хотя ты доставила нам хлопот. Если бы я знал, что в этом чертовом фургоне может быть бомба, никогда бы не позволил притащить его в лагерь. Признаю, в этом раунде ты меня уделала. Но к твоему счастью я умею принимать поражения, к тому же мы еще не закончили.
Я не могу сдержать ухмылку, великий и ужасный Крумбайн, имя которого заставляло трястись от страха Ронни, признал поражение. Если бы верила в бога, то решила, что что это чудо его рук дело.
— Но ты же понимаешь, что я не могу отпустить твоего друга и должен буду послать за ним погоню? — Карл чуть отходит, поворачивается в пол-оборота и смотрит в разбитое окно. Внизу суется люди, слышен рев двигателей мотоциклов, приглушённая ругань людей. Банда готовится к отъезду.
— Тебе его не поймать, Хиршбигель наверняка уже далеко отсюда, — я продолжаю беспечно улыбаться, но на душе неспокойно. У меня нет стопроцентной уверенности в том, что Юрген сможет уйти от погони. — К тому же, какой в этом смысл. Он всего лишь мирный доктор, и не представляет для вас опасности.
— Я не могу позволить провести себя вокруг пальца, что подумают мои люди? — он даже не поворачивается, так и продолжает смотреть за окно.
— Какие люди? Тех двоих в доме я прикончила, а никто больше и не вспомнит про пленника. Сейчас у вас иные заботы, не так ли? — я подхожу к креслу, стоящему у стены, стряхиваю штукатурку и не спрашивая разрешения сажусь в него. Карл лишь бросает на меня короткий равнодушный взгляд.
— Стоит признать, ты права. Пленники мрут как мухи, и никто даже не помнит их имен.
— Видишь, значит тебе не нужно за ним гнаться, не так ли?
— Наверное так, — он сцепляет руки на груди. — Скажи, почему ты не ушла вместе с ним? Ты ведь что задумала, да? — он делает пару шагов в моем направлении, а потом передумав возвращается за стол.
— Да, задумала, — я киваю. — Хочу пойти с тобой на сделку.
— Сделка? — он ставит локти на стол и заинтересованно смотрит поверх переплетенных пальцев. — Учитывая твое положение, это так бессовестно самонадеянно, надеяться договориться со мной, но я выслушаю тебя.
— Если пообещаешь оставить Юргена и девчонку, я буду и дальше играть твою самую близкую подружку, — я закидываю ногу на ногу и гляжу на Карла выжидающе. Больше предложить мне нечего, но я надеюсь, что и этого будет достаточно.
— Насколько близкую? — на его губах появляется мерзкая ухмылка.
— Настолько, насколько Розалин позволит, — отвечаю я, и Карл начинает смеяться, закинув голову и оголив незащищенную шею.
Я машинально отмечаю это, как и нож для бумаги торчащий из подставки, стоящей на краю письменного стола. У меня было несколько возможностей убить Крумбайна, а я должна думать о безопасности других и не могу воспользоваться ни одной.
— Если тебе и правда беспокоит эта маленькая шлюшка, то я могу позвать её прямо сейчас, и дать тебе шанс прикончить её. Ты ведь так хотела этого, помнишь?
— Да, я собиралась убить её, — киваю я. — Но ты не позволил.
— О, сейчас я не стану вам мешать. После такой ночи мне будет приятно отдохнуть, любуясь как ты прикончишь ещё одного человека, — он ловит мой взгляд и выразительно приподнимает брови. — Теперь ты не станешь отрицать что убивать — приятно. Я видел, что ты сделала с Паулем, и это впечатляет. Как сильно нужно ненавидеть человека, чтобы сделать с ним такое.
— Он это заслужил, — говорю я, опускаю глаза и смотрю на свое колено, обтянутое черной эластичной тканью. Вспоминать подробности прошлой ночи совсем не хочется. Карл прав, я была крайне жестока и за такое на моей старой службе меня бы отстранили и направили к штатному психологу.
— Пауль был мирный парнем, Ката, — усмехается Крумбайн. — Что он тебе сделал?
— А то ты не знаешь, как развлекаются твои ребята по ночам, — я гляжу исподлобья.
— Только не говори, что дело в этой тощей малолетке, — он вскидывает ладони и улыбка становится шире: — Ты что же, спасла и отправила её вместе с добрым доктором? Как мило. Я сейчас расплачусь от умиления, — он театрально качает головой и утирает несуществующие слезы. — Ты ведь ничем не отличаешься от меня, так же находишь оправдания злу которое делаешь в добре, которое оно несёт. Только если я пытаюсь спасти весь мир, то ты спасаешь отдельных людей, и видно считаешь себя святой. Скольких ты убила за свою жизнь, Ката? И как часто тебя мучает совесть? Спорим, что ты ни разу не жалела о содеянном?
— Да пошёл ты, я убила их не потому что хотела, Карл, а потому, что не могла позволить, чтобы эти уроды и дальше насиловали ребенка! И если мне придётся ответить за это по закону, я готова понести наказание.
— О, не переживай об этом в мире, который я создам тебе ничего не угрожает. Ты нравишься мне, Ката. Искренне нравишься и давай буду честным до конца, я не прочь со временем заменить тобой Розалин, её тупость давно мне наскучила. Но сейчас не время менять скаковых лошадок. Розалин нужна мне, по крайней мере в сегодняшнем деле. — Крумбайн поднимается. — А сейчас нам нужно ехать, и я позвал тебя лишь затем, чтобы удостовериться что ты не причинишь нам беспокойства по дороге.
— Если обещаешь не преследовать Юргена, то буду паинькой до самого Берлина.
— Вот как, — он кивает. — Значит ты уже в курсе что мы едем в город?
— Кое-что поняла, вы хотите вернуться чтобы убить тамошних главарей и переманить оставшихся байкеров на свою сторону. Так?
— Очень близко, но нет, — он идет к дверям, но на полпути оборачивается и поманив меня рукой заканчивает мысль: — Мне даром не нужны эти наркоманы. Не вижу смысла управлять невменяемым стадом, жаждущим крови. Я собираюсь перебить их всех до одного, освободить город и стать новым мэром, который вернет порядок на улицы. И когда мирные жители поверят в меня, я пойду дальше и очищу другие города от всей это швали. Люди станут носить меня на руках и обрадуются, когда я возглавлю страну. Я буду первым канцлером, которого будут искренне любить и почитать.
— Думаешь тебе не припомнят этого, — я кивком головы указываю на окно. — Ты чудовище, ты убил сотни невинных, ты олицетворяешь ужас. Не льсти себе. Никто не станет тебя любить.
— Полюбят. Конечно, не все, но полюбят. Люди трусливы и им нужен такой как я, чтобы шёл впереди и указывал путь, — он потягивает мне руку: — Я согласен на твою сделку. Идем вниз, нужно чтобы ребята видели: все в порядке, и мы с тобой по-прежнему вместе, а значит всех нас ждет предсказанная победа.
Мне не хочется этого, но я поднимаюсь, подхожу к Крумбайну и берусь за протянутую руку. Как не противно это признавать, но я испытываю облечение — мне удалось избежать смерти, и моя ночная проделка обошлась малой кровью.
По дороге в город, сидя позади Крумбайна на комфортной Хонде Gold Wing я воспоминаю прошлую ночь, и пытаюсь убедить себя, что делаю все правильно и моя плата за свободу Юргена и девочки не слишком высока…
Весь прошлый день я таскалась за Карлом, изображая его сторонницу, и лишь после ужина смогла остаться одна. Розалин снова заперла меня в крохотной комнате общего дома и ушла, не оставив охраны. Комната располагалась на втором этаже, но когда я распахнула окно и выглянула наружу, то поняла — выбраться будет просто. Деревянный наличник тянулся по всему периметру, и я без труда смогла встать на него и добраться до крыши крыльца, с которого слезла на землю. Дом не сторожили, кроме меня здесь не было ни одного пленника, да и для большинства я таковой не считалась.